Книга домыслов

Я позволил им обсуждать меня так, словно меня здесь вообще не было. Я слишком устал. Я оглядел комнату из-за плеча Алисы. Едва заметный бугорок на ее позвоночнике. Тяжесть ее до сих пор не высохшей косы. В кухне я увидел ссутулившуюся фигуру Фрэнка. Ли тоже была в кухне. Она двигалась вполне целенаправленно, заварила чай и сунула чашку в руки моей сестры с таким невозмутимым видом, словно ее мир недавно не разбился вдребезги. Энола, возможно, даже не поняла, откуда взялась чашка в ее руках, однако начала пить чай. Я еще раз посмотрел на мать Алисы. В уголке ее губ играла едва заметная улыбка. У нее было такое выражение лица, словно она хотела сказать: «Пусть выговорятся».

Голос Алисы был мягок, но в нем ощущалась сила. Рассерженная библиотекарша.

– Он трудился не покладая рук все эти годы. Ты это знала? Он волновался о тебе, не знал, вернешься ли ты когда-нибудь. Саймон на протяжении многих лет медленно себя убивал.

– Думаешь, я о чем-либо догадывалась? – тихо отозвалась Энола.

– Блин! Что он будет делать? – спросил Дойл. – В шоу Роуза он точно плавать не сможет.

– Блин! – вторила ему Энола.

Глубочайший стыд испытываешь тогда, когда умер, потом воскрес и приходится смотреть в глаза членам своей семьи. Теперь они думали, что я буду тонуть по три раза за ночь в баке-ловушке у Роуза. Я воображал, как они обсуждают, что со мной делать, нужно ли за мной присматривать. Я не привык, чтобы обо мне заботились, но есть определенные обязательства перед членами семьи. Пусть уж заботятся обо мне, если им так хочется. Никто из них, похоже, не заметил, что руки Энолы перестали дергаться, а Дойл уже не следит за ней украдкой. Нервозность ее покинула, и теперь сестра в большей мере напоминала мне ту маленькую девочку, какой была когда-то. Эта мысль отогнала стыд. Я победил. Пусть немного поволнуются. Заботясь обо мне, они не сразу заметят изменения в окружающем мире, в том, как пахнет солью воздух, не обратят внимания на перемены, произошедшие в нас.

– Он может жить со мной, – предложила Алиса.

Энола поинтересовалась, что я буду делать, где работать. Я перестал их слушать. Я представил себе спальню Алисы с абстрактной скульптурой из панцирей мечехвостов и с ее фотографией, сделанной Фрэнком.

Наши семьи – это наши якоря, удерживающие нас во время шторма. Они гарантируют, что нас не унесет от того места, где мы родились, что мы не забудем, кто мы такие. Мы несем наши семьи внутри нас подобно тому, как набираем воздух, ныряя. Они держат нас на плаву. Они поддерживают в нас жизнь. Я плаваю, прикованный к якорю с восемнадцати лет. Мне приходилось задерживать дыхание с самого моего рождения.

– Нет.

Никто меня не услышал, поэтому мне пришлось повторить.

Когда стало тихо, я сказал:

– Я не останусь здесь. Я хочу уехать отсюда.

Глаза Энолы округлились. Алиса выпустила из рук мою голову.

Глава 30

27 июля и далее

Песок оказался горячим, усыпанным камнями. Для старика такое не подходит. Надо прожить всю жизнь на берегу и иметь огрубевшие ступни, чтобы безбоязненно ходить по такому песку. Ощущение одиночества стало для него неожиданностью, впрочем, минуло уже немало времени с тех пор, как он ездил куда-либо без жены. Мари со снисходительным видом вызвалась присмотреть в его отсутствие за их букинистическим магазинчиком. Жена видела, как сильно он расстроен. Он был ей благодарен за то, что она его отпустила. Если бы не ее снисхождение ко всем его причудам и фантазиям, он бы ни за что сюда не приехал. Ему повезло. Настоящее взаимопонимание супругов – редкая бабочка. Он ступил ногой в воду. Господи! Какая же она холодная! Он уже успел соскучиться по своей жене и теплому одеялу лета в штате Айова. Это же Северо-восток, думал он, холодный и неприветливый. Старик не мог понять, как люди вообще здесь живут.

Ветхая лестница вела вниз с края обрыва. Сверху вслед за ним кто-то спускался. Судя по поступи, пожилой человек, хотя и не такой старый, как он. Тот, кто спускался, был крепким на вид, на голове носил рыбацкую шляпу, а одет был как типичный столяр. Незнакомец прошел мимо груды камней: это было все, что осталось от дома.

– Пляж – частная собственность. Вы чей-то гость? – спросил старик в рыбацкой шляпе.

– Вы, случайно, не Франклин Мак-Эвой? – поинтересовался незнакомец.

Недоумение отразилось на лице старика в шляпе. Он сдержанно кивнул.

– Я Мартин Черчварри, друг Саймона Ватсона. Он хорошо о вас отзывался. Вы не знаете, где он?

При упоминании имени Саймона лицо Фрэнка исказилось.

У Черчварри едва не подогнулись колени, но он устоял на ногах.

– С ним все в порядке? Я видел, что произошло с домом, – махнув рукой в сторону обрыва, произнес он.

– С ним все в порядке. Он уехал, – покачав головой, сказал Фрэнк. – Чертова ночка! Этот дом стоял здесь с XVIII века, а развалился за одну ночь. Саймону повезло, что его не было дома.

– Очень повезло.

Черчварри испытал огромное облегчение. Странно быть настолько озабоченным судьбой человека, которого в глаза не видел. Правда, он привязался к Саймону, пусть и беспричинно.