– Тогда нападай на меня.
Наал схватил дубину обеими руками и замахнулся. Олав легко отскочил с сторону и стукнул мальчика по костяшкам пальцев, заставив его выронить оружие.
– Ничего ты не умеешь, – заметил он, улыбаясь. – Тогда начнем работать над твоей стойкой.
К тому времени, как костер догорел, оставив одни угольки, и они смогли начать готовить, оба успели хорошенько вспотеть.
Позднее, когда они поели, Олав сказал:
– Скажи мне, мальчик. Что ты думаешь о ворах?
– Когда вырасту, я их всех убью! – Наал нахмурился так свирепо, что Олаву пришлось отвернуться, чтобы не залиться смехом. – Они будут молить о пощаде, а я отвечу им тем же милосердием, что они проявили к моей семье!
– Хм-м. Очень плохо. Потому что мы на мели и я не уверен, что смогу найти в Хешеме честную работу. – Олав не стал добавлять, что любому человеку достаточно трижды не поесть, чтобы заняться разбоем, – это мальчику предстояло выяснить когда-нибудь самому. Как и не стал упоминать о том, что лишь по чистой случайности наткнулся на зайцев и лишь благодаря огромному везению камни, что он в них бросил, пришлись им точно в головы.
– Вы можете продать Бастарда.
– Но как я тогда буду путешествовать?
Наал ничего не ответил.
– Я спросил тебя потому, что величайшая опасность для вора – это предательство. Если ты собираешься рассказать кому-либо о том, чем я занимаюсь, то я брошу тебя у городских ворот, чтобы ты искал свой путь в жизни сам, а я стану промышлять воровством где-нибудь в другом месте. Но если ты желаешь остаться со мной, то тебе придется помалкивать.
– Я сделаю то, что нужно, чтобы выжить, – угрюмо обещал Наал.
– Как и все мы, мальчик. Как и все мы.
Ночью они, полностью одетые, сняв лишь сапоги, делили одну скатку. Засыпая, Олав чувствовал, что грудь мальчика вздымается от сдерживаемых всхлипов. Он притворился, будто не заметил этого.
Потом явились и сновидения: Олав и Наал сидели у костра на опушке темного, безлунного леса. Из подлеска донесся треск. «Кто там?» – крикнул Наал встревоженно. Олав не слишком обеспокоился, потому что у него был меч и он лучше многих знал, как с ним управляться.
По лесу пронесся издевательский смех – низкий, резкий и текучий, как ручей, сбегающий по скалистому склону горы. Он не был похож ни на что, слышимое Олавом прежде, и посему наполнил его необъяснимым страхом. Бастард, его конь, заржал от ужаса и, не будь он привязан к дереву, уже бы сбежал прочь.
Олав схватил из костра головешку и вскочил на ноги.
– Покажись! – приказал он.
– Ах-х, Олав, – прохрипел нечеловеческий голос. – Не думаешь ли ты, что я убоюсь тебя, человечка с мелкой искоркой? Я, кто ходил без подков в горнилах самой земли?
Если прежде Олава слепила непроглядная темнота леса, то теперь он был ослеплен вдвойне – из-за пылающей у него в руках головешки. А из-за резкого дымного запаха, которым веяло от нее и от сотен костров, пронизавших его одежду, не помогал ему и собственный нюх. Однако со слухом у Олава все было в порядке, и он подумал, что, пожалуй, знает, откуда этот голос исходит.
– Если ты меня не боишься, – прорычал он, – то почему прячешься?
– Остерегайся таких вопросов, – сказал голос в темноте. – Ибо я иду!
И существо с воем ринулось на него. В тот же миг Олав швырнул головешку в кусты перед собой. Ночь была сухой, и заросли быстро занялись огнем.
Тогда Олав спешно вскочил на Бастарда и потянул Наала за собой. Взмахом ножа перерезал веревку, и его конь вздыбился, а затем побежал, быстрый, как ветер, подальше от огня. Олав бросил лагерь со всем своим снаряжением, не раздумывая, предав его огню. Ибо, когда Бастард вставал на дыбы, Олав почувствовал, как цепкие когти пытались ухватить его за ногу, а когда конь поскакал прочь, он успел оглянуться и увидеть на фоне огня черную бесформенную фигуру, которая все еще тянулась в его сторону.
Он решительно, яростно скакал сквозь ночь, весь мир горел у него за спиной, а утром проснулся у холодного костра, чувствуя боль.