Позднее, однако, по мере того как число нападчиков, которое и прежде не было особенно велико, уменьшалось, а те, кто остался, стали осмотрительнее, дела пошли хуже. Олава теперь посылали в дом к богачам, чтобы он выбивал дверь и убивал хозяев. И каждый раз, когда он прибывал к назначенному дому, к нему подбегал Слив и сообщал, что человеку показали его смерть и он согласился щедро заплатить, чтобы ее не случилось.
Таким образом Олав преуспевал целый сезон, а его благодетель преуспевал еще больше. Уштед дважды перевозил свою затейливую лабораторию выше по склону, в более престижные кварталы. Олав остался на старом месте, но теперь чаще захаживал к более дорогим куртизанкам. Все те смерти, как случившиеся, так и отмененные, похоже, тяготили его все сильнее. Однако он никогда о них не рассказывал, а Наала никогда не спрашивала.
Наала поставила деревянную доску у дальней стены и практиковалась в метании ножа, когда Олав вдруг заговорил. Он часами лежал на своем тюфяке, уставившись в потолок, пока ножи пролетали мимо, вонзаясь в доску с глухим стуком, после чего Наала доставала их и метала снова и снова. Ножи как раз появились у них благодаря его новообретенному успеху, хотя им и недоставало красивой мишени, о которой мечтала Наала, сами оружия были превосходной выделки. Ими в самом деле можно было убить.
– Что здесь? – спросила она небрежно.
– Моя судьба. – Олав повернулся набок и уснул.
На следующий день землетрясение обрушило несколько башен и разверзло пропасть на горном склоне над городом. Быстро разошлась весть о том, что нечто устроило там себе логово и теперь могло оттуда наблюдать за всеми дорогами, ведущими в город. И оттуда же нападать не только на караваны, но и на телеги, что везли в город продовольствие, и одиноких всадников. Оно кормилось лошадьми, верблюдами, торговцами и крестьянами с равной легкостью и уничтожало пламенем все товары, что те везли.
Поток еды в город иссяк, и, хотя Хеш приказал открыть зернохранилища для беднейших жителей Хешема, цены неимоверно взлетели. Начались бунты. Их легко подавляли военные, но все понимали, что волнения не прекратятся все равно.
Отряд солдат, посланный, чтобы устранить угрозу, не вернулся. Затем в пещеру вошел герой с надушенными волосами и намасленными усами, со сверкающим мечом в руке, – но и его больше не видели. Вслед за ним исчезло множество дураков и негодяев, вместе с их планами, которые, по заверениям, должны были принести им победу. Местные стали задаваться вопросом, почему же городские чародеи ничего не предпринимали, чтобы одолеть зверя.
– У моих гордых братьев есть колдовская сила, но не физическая, – сказал Уштед, – и они не станут действовать сообща. – Он был вообще болтлив по натуре. Торговцы знали, как с такими себя вести: когда бы он ни заявился к Олаву, Наала следила, чтобы его чаша с вином была всегда наполнена, а рот закрыт. – Против зверя, который одинаково легко раскалывает и кости, и телеги, их хитрость бесполезна. Но у меня, Олав, есть ты. Вместе мы сделаем то, чего никто больше не посмеет, и не возьмем за это награды.
Олав, уже поднесший чашу к губам, поставил ее на стол. Наала заметила, что он мало пил в присутствии своего господина.
– Зачем это нам нужно?
– Каждому деспоту хочется думать, что он внушает бескорыстную покорность. Когда я проявлю себя таковым, Хеш примет меня у себя во дворе. А это сулит возможности, лежащие за рамками всякой алчности. – Уштед встал из-за стола. – Выспись сегодня хорошенько, а утром выйдем в горы.
Наала в тот день проснулась со странным чувством, непривычной для нее отрешенностью. И когда по ноге стекла струйка крови, она подумала: «Ой!» Теперь она, судя по всему, была женщиной. И случилось это в ужасно неподходящее время. Она быстро оторвала полоску от подола своей исподней рубашки, сложила ее, как заблаговременно научила ее мать, и остановила кровотечение. Однако ощущение отрешенности никуда не делось.
Бастард медленно взбирался по горной тропе, пока остальные плелись за ним вслед. Уштед был необычайно тих. Олав тоже помалкивал и казался угрюмее обычного, отчего меньше всего походил на героя, идущего к победе. Больше он был похож на идущего на смерть. Слив, величаво несший на плече копье Олава, время от времени странно поглядывал на Наалу. Этим утром, казалось, все вели себя как-то не так.
Однажды, когда они отстали достаточно, чтобы их не слышали, Слив раздул ноздри и пробормотал:
– Что это за запах?
– Просто шалфей цветет.
– Не-а, не-а, это не он. Я знаю этот запах… – В его глазах сверкал ужасный огонек. – Я знаю этот запах и это не шалфей. – Он обвинительно указал на нее пальцем. – Ты девчонка!