Местным жителям не понадобилось много времени, чтобы узнать, что я дома. Они направили депутацию ко мне в гостиницу, и мне пришлось сообщить им, что не все возвращаются из Утремера с вереницей пони, груженых награбленным золотом. Они восприняли это довольно сносно. Сказали: «Ну ладно», и ушли. Позднее я пошел повидаться с каждым поочередно, с какой-то смутной мыслью обсудить задолженность за пользование землей. Но они сказали мне, что времена были тяжелые, с тех пор как умер старый хозяин, и то, что я увидел, вынудило мне им поверить. Три неурожая подряд, трава испортилась настолько, что скот выживал у них только на ветках орешника, которые они срезали с изгороди. «Плохо», – сказал я им, думая о деревнях в Утремере, которые мы поклялись защищать (и где пшеница однажды взойдет высоко-высоко, и все благодаря тому пеплу), и им больше не пришлось беспокоиться о плате за землю до тех пор, пока они вновь не встанут на ноги.
Я все еще был в сапогах, в которых прошагал двести миль, от самого побережья, вверх по военной дороге до Луси. Хорошие были сапоги. Я снял их с мертвого язычника в каком-то ущелье, а ему они достались от одного из наших – сына какого-то богача, судя по их форме и качеству пошива. В них можно было бы преодолеть еще добрых несколько миль. Человеку в таких сапогах нечего было слишком беспокоиться из-за того, что приходится спать в амбаре и питаться несчастными зверушками, угодившими в силки, пока он, используя старый крюк, который нашел в обвалившемся сарае, расчищал пятьдесят акров земли от шиповника.
В Утремере я научился хорошо управляться всевозможными режущими инструментами. Мог даже отсечь человеку руку одним ударом наотмашь. А самое страшное, на что способна ежевика, это немного оцарапать. У меня была энергия и мотивация, и главное – меня охватывал гнев (а гнев величайший из всего этого). Но я пробыл на солнце слишком долго. Потом весь промок, и у меня случилась лихорадка. Мой друг, ловец львов, научил ее лечить, но те травы здесь не росли. Я провалялся больной целую неделю, а когда пришел в себя – силы меня покинули. Я доковылял до аббатства, где меня приняли и, откормив ячменным бульоном с клецками, показали подписанную отцом закладную. На этом мой крестовый поход за возвратом наследства окончился.
Мне было двадцать восемь лет, и я уже ни в чем не видел смысла. Но при этом до сих пор оставался тем полоумным мальцом, который убил дракона голыми руками; поэтому отправился на юг и записался наемником в одну из вольных компаний. И вдруг пришелся там к месту. Стал известен. Меня называли «ормсбана» и «вурмтотер», и у меня было особое знамя с драконом, а враги разбегались, едва услышав, что наше войско на подходе. Мы разгромили немало хибар и сожгли немало пшеницы, а спустя три года я скопил сотню энджелов, это большие деньги, и купил хозяйство на побережье, в миле от Пролива. Из моего окна открывался вид на корабли, отплывающие в Утремер, а по ночам, очень редко, я видел огоньки на той стороне, которые горели, указывая им путь в гавань.
Нельзя толком спрятать машину, сделанную из железных балок весом больше тонны, поэтому я сказал им поставить ее куда-нибудь, дал денег и проследил за тем, как ее увезли. Потом несколько раз обошел ее. Ловушка как ловушка. Я с первого взгляда мог понять, что это такое и как оно работает. Но Гарсио-кузнец не понимал, пока я не сказал ему, а дракон – это просто тупое животное.
Я поднял створки с помощью лебедки, вставил шептало в зазор, убрал крюк с цепью и подвесил их сзади. На полу лежала нажимная плита. Когда дракон встанет на нее, она продавится и потянет за провод, который поднимет шептало, и передняя и задняя створки упадут почти одновременно. Сзади, между створкой и краем рамы имелась маленькая калитка. Я убедился, что она легко открывается и закрывается.
В это пространство между створкой и калиткой и полагалось положить наживку. Еще я прихватил с собой маленький трехногий табурет для доения. Нырнул под нижний край створки и уселся на табурет. Так хотя бы будет удобнее ждать.
Ждать пришлось недолго. У драконов хоть и неважное зрение, зато отменный нюх. Он явился, как я и предполагал, с кроны того проклятого дерева, размотав свое тело, будто живой канат. И если в прошлый раз я был рассеян, то теперь постарался хорошенько его рассмотреть – не каждый день ведь видишь драконов. Шея была толстая, как человеческая талия, голова – как у свиньи, крошечные черные глазки, хребет – как лезвия мечей, чешуя – как доспехи, что носят в Утремере, зубы – как короткие копья. Голос в моей голове приказал: «Беги».