Книга драконов

Он уставился на черепицу. Его глаза уже были не те, что прежде, – после того-то, как он сорок лет смотрел ими на раскаленный добела металл.

– И что это будет?

– Это шептало, – ответил я. – Растяжка выводит шептало из зазора, и тогда опускается створка.

Он посмотрел на меня.

– И на кого эта ловушка?

– На львов, – ответил я.

– А зачем ты хочешь ловить львов?

– Я не хочу.

Как я уже сказал, он ко мне привык.

– И какой толщины нужна эта распорка?

– Дюйм. Хотя можешь сделать и семь восьмых, черт с тобой.

– Это клепать надо?

Я покачал головой.

– Варить. А еще лучше варить и клепать.

Он сдвинул брови.

– В этих краях львов не водится, – сказал он.

– Да неужели?

У меня были основания считать, что дракон ока-жется в пещере под Стертом, и я оказался прав. Они не слишком-то скрывают свое присутствие.

Один из общеизвестных фактов о драконах – что они дышат огнем – не совсем правдив. Конечно, они не дышат, но там, где они живут на протяжении какого-либо времени, начинаются пожары. Мой друг, ловец львов из Утремера, объяснил, почему так – или по крайней мере поведал то, что рассказали ему. «Они создания пустынь, – сообщил он мне. – Они сами и порождают пустыни».

Это кажется чушью, пока не откроешь старые книги и не взглянешь на старые карты. Тогда и узнаешь, что когда-то, сотни или тысячи лет назад, на месте бесконечных песчаных дюн Утремера простирались леса, пастбища и луга, пронизанные реками, усеянные деревушками и городами-крепостями. Теперь там только изредка наткнешься на какой-нибудь уголок обработанного камня, торчащий из песка, как кость из-под кожи. «Но потом, – рассказал мне друг, – явились драконы, и что-то в них самих или в том, что они стали делать, иссушило всю воду, убило все деревья и траву. А там, где мертвые деревья и сухая трава, – случаются пожары, и вскоре не остается ничего живого, что вполне соответствует определению пустыни. Они или отравляют воду, как железная руда, или убивают траву своей мочой, как больные собаки, – как бы то ни было, можно точно понять, где живет дракон, потому что там все вокруг мертвое».

Когда я был мал, в Стерте имелась целая ясеневая роща. Ее высадил мой дед в тот день, когда родился мой отец, что мне всегда казалось хорошим делом, и появись у меня когда-нибудь сын, я бы сделал так же. Но рощи не стало. Сохранились только обугленные пеньки, которые торчали из земли, будто надгробия наспех захороненного войска. Сама земля была черной и хрустела под ногами, и так было от самого гребня до того места, где земля сменялась камнем.

Мне не нужно было уходить так далеко, и я не пошел. Я вышел на вершину Тельца – меньшего из двух высоких холмов на другой стороне долины, прорезанной речушкой, бегущей с гор, чтобы слиться с Кровавой рекой в Водостеченке. Не знаю, было ли у этой речушки настоящее название. Мы всегда называли ее Телячьей водой. В любом случае ее русло высохло и покрылось глубокими трещинами, а на осыпающихся берегах выросли ивы. Огню не удалось перепрыгнуть через русло, но вереск у Тельца на боках стал бурым и ломким, а что такое сухой вереск – сами понимаете. Подышите на него после того, как ели чеснок, и пожар у вас будет такой, что сталь расплавится.

В Утремере вереска, естественно, не росло. Но вокруг оазисов выращивают чудесную пшеницу, у которой стебель покороче, чем у наших северных сортов, зато колосья длиннее большого пальца. Враги обычно ждали, пока созреют зерна, а потом нападали, прогоняли крестьян, собирали урожай, и вывозили за черту, которую мы со смехом звали границей. И так каждый год; крестьяне не уходили оттуда лишь по той причине, что мы им не позволяли.

Я пробыл там уже два с половиной года. В живых остался благодаря тому, что меня откомандировали подальше от войска милорда герцога служить в императорском полку, состоявшем из местных – иными словами, людей, которые сами там жили и понимали, что делают. Они понимали, например, что нужно, чтобы раны и вода были всегда чистыми, что нельзя сливать свои нужники в реку, когда ваши союзники стоят лагерем ниже по течению, и тому подобное. А еще – понимали, как сражаться с врагом, чем и занимались последние шестьсот лет.

Годом ранее за этот участок отвечал милорд герцог, который попытался предотвратить ежегодное вторжение, дав генеральный бой на границе. Нечего и говорить, что он потерпел неудачу. Тогда погибли семьдесят рыцарей и пятьсот двенадцать пеших солдат, а враг добился своего как обычно. На следующий год этот участок достался людям императора, которые, конечно, понимали, что нужно делать.

А именно – ничего. Мы сидели на лошадях и наблюдали за тем, как вражеская колонна прощеголяла – другого слова я не нахожу – поперек бурой речки, отмечавшей границу. Мы уже вывели местных, поэтому в округе не осталось ровным счетом никого. Мы просто сидели и наблюдали, как они проехали по старой военной дороге, которую императоры построили четыре столетия назад, и не предприняли ничего.