Книга джунглей. Вторая книга джунглей

Большой Тумай подошёл к писцу вместе с Маленьким Тумаем, державшимся позади, и Мачуа-Апа[48], главный следопыт, сказал вполголоса своему приятелю:

— Вот, наконец, мастер по слоновой части. Жалко ссылать этого молодого лесного петушка на равнины, где он весь вылиняет.

Надо сказать, что у Петерсена-сахиба был недюжинный слух, как и подобает человеку, который должен прислушиваться к самому бесшумному из всех живых существ — дикому слону. Растянувшись во всю длину на спине Падмини, он обернулся и сказал:

— Что там такое? Не знал я, что среди равнинных погонщиков найдётся человек, который ухитрился бы связать верёвкой хотя бы мёртвого слона.

— Это не взрослый человек, а мальчик. Он вошёл в кхеду во время последней погони и бросил Бармао — вон тому человеку — верёвку, когда тот старался отогнать от матери вон того слонёнка с пятном на плече.

Мачуа-Апа показал пальцем на Маленького Тумая, и Петерсен-сахиб взглянул на него, а Маленький Тумай поклонился до земли.

— Он бросил верёвку? Да он меньше колышка в загородке. Как тебя зовут, малыш? — сказал Петерсен-сахиб.

Маленький Тумай так испугался, что не мог вымолвить ни слова, но Кала-Наг стоял позади него, и, когда Тумай сделал знак рукой, слон, схватив его хоботом, поднёс ко лбу Падмини, так что мальчик очутился прямо перед великим Петерсеном-сахибом. Тогда Маленький Тумай закрыл лицо руками: ведь он был ещё ребёнок и, когда дело не касалось слонов, был застенчив, как всякий ребёнок.

— Охо! — произнёс Петерсен-сахиб, улыбаясь из-под усов, — а зачем ты научил своего слона вот этой штуке? Не затем ли, чтобы тебе было легче таскать зелёную кукурузу с домовых крыш, когда початки её разложены там для просушки?

— Не зелёную кукурузу, Покровитель Бедных, а дыни, — сказал Маленький Тумай, и все люди, сидящие вокруг, громко расхохотались. Почти все они в детстве учили своих слонов поднимать их на хоботе. Маленький Тумай висел в воздухе на восемь футов выше земли, но ему очень хотелось провалиться на восемь футов сквозь землю.

— Это Тумай, мой сын, сахиб, — сказал Большой Тумай, хмуря брови. — Он очень скверный мальчишка, и он кончит тем, что попадёт в тюрьму, сахиб.

— В этом я сомневаюсь, — сказал Петерсен-сахиб. — Мальчик его лет, не побоявшийся пробраться в кхеду, набитую слонами, не попадёт в тюрьму. Смотри, малыш, вот тебе четыре аны на сласти за то, что под этой пышной шапкой волос у тебя есть голова на плечах. Со временем ты, быть может, тоже будешь охотником. — Большой Тумай нахмурился пуще прежнего. — Но запомни, что детям не следует играть в кхедах, — продолжал Петерсен-сахиб.

— Неужели я никогда больше не войду туда, сахиб? — спросил Маленький Тумай с глубоким вздохом.

— Войдёшь, — улыбнулся Петерсен-сахиб, —— когда увидишь, как пляшут слоны. Это будет самое подходящее время. Увидишь, как пляшут слоны, приходи ко мне, и я позволю тебе входить во все кхеды.

Снова раздался взрыв хохота, потому что эти слова — шутливая поговорка, известная в среде охотников, и говорят её, когда хотят сказать «никогда».

В глубине лесов таятся огромные голые ровные поляны, их называют бальными залами слонов, но находят их лишь случайно, и ни один человек не видал, как пляшут слоны. Когда какой-нибудь погонщик хвастается своей ловкостью и храбростью, другие погонщики говорят ему: «Ты, чего доброго, скажешь, что видел, как пляшут слоны?»

Кала-Наг спустил на землю Маленького Тумая, и тот, снова поклонившись до земли, ушёл вместе с отцом, отдав серебряную монету в четыре аны[49] своей матери, няньчившей его маленького брата. Затем все они уселись на спину Кала-Нага, и вереница слонов, ворча и визжа, двинулась вниз по горной тропе к равнинам. Поход был очень беспокойный из-за новых слонов, которые упирались перед каждым бродом, так что их приходилось умасливать или колотить каждые две минуты.

Большой Тумай злобно тыкал анкусом Кала-Нага, потому что был очень сердит, но Маленький Тумай был так счастлив, что не мог говорить. Петерсен-сахиб заметил его, дал ему денег, и мальчик чувствовал то же, что чувствует рядовой солдат, когда его вызывает к себе и хвалит сам главнокомандующий.

— Что хотел сказать Петерсен-сахиб, когда он говорил о пляске слонов? — тихо спросил он, наконец, у матери.

Большой Тумай расслышал его слова и заворчал:

— Что ты никогда не сделаешься одним из этих горных буйволов — следопытов. Вот что он хотел сказать. Эй вы, там впереди, что это загородило путь?

Один погонщик — ассамец, ехавший впереди, через два или три слона, — сердито обернулся и крикнул:

— Приведи Кала-Нага, чтобы он отколотил вот этого моего слонёнка и заставил его вести себя лучше. И зачем только Петерсен-сахиб выбрал меня и послал сопровождать вас, ослов с рисовых полей? Подведи своё животное сбоку, Тумай, и прикажи ему ударить моего слона бивнем. Клянусь всеми богами гор, эти новые слоны какие-то одержимые, а если нет, значит, они чуют своих товарищей в джунглях.

Кала-Наг ткнул нового слона под ребра так, что у того дух захватило, а Большой Тумай сказал: