Книга еретиков

Протоколы царского и соборного следствия во дворце и в святейшей Божией Великой церкви по делу Иоанна Итала[609].

Месяца марта 20-го, индикта 5-го, под председательством Евстратия, святейшего нашего владыки и вселенского патриарха, в катихумениях[610] пред часовней Св. Алексея[611], в присутствии боголюбезнейших митрополитов Фефила Ираклийского и проедра, Михаила Никомидийского и протопроедра, Иоанна Мокисийского[612], Никифора Адрианопольского, Льва Камахийского[613], Анфима Келцинского, Никиты Керасунтского, Иоанна Евханийского, Христофора Дристхарского, Евстратия Христианопольского, и ректора, и архиепископов – Врисса, Фулл, Руссия, Деркон, – прочитан августейший указ державного и святого нашего царя следующего содержания: Святейший владыко! Царство мое, предпочитая всему прочему и ставя на первое место благочестие, недавно предприяло расследование по делу Иоанна Итала, частью побуждаемое к тому собственным усердием и ревностью о божественных и правых догматах нашей непорочной и православной веры, частью же благоговейно исполняя волю вашего Святейшества. В присутствии боголюбезнейших митрополитов, призвав означенного Иоанна и тщательно разобрав обвинения против него и находя, что некоторые его положения, выражающие его мнение и учение о Боге, не согласны с церковными и до известной степени уклоняются от обычного святоотеческого учения и церковного предания, мы приказали составить о них акт, Поелику твое Святейшество более имеет склонности к умственным занятиям, и предпочитает спокойствие и тишину шумным тревогам, и посвящает внимание одному Богу, которому издавна чисто служит и угождает. Каковой акт, представленный твоему Святейшеству и священному и божественному Собору, будучи рассмотрен и прочтен во всеуслышание, ясно и подробно все выясняет: и тот трактат, в котором изложены обвинительные на Итала пункты, и к какой цели направлены его спорные положения, и каким наказаниям, налагаемым авторитетом царской власти, он подлежит, дабы на будущее время в чистое жито не попали зараженные плевелы. Ныне же, исполнив как должно благочестивый сей путь и совершив до конца твои боголюбезные заповеди, царство мое все внимание перенося на мирские дела и обращаясь к возложенному на него долгу попечения о государстве, поручает все остальное врачевание божественной добродетели твоего Святейшества и просвещенному и твердому душеводительству. Тебе принадлежит отсель поступить согласно канонам и по отношению к нему и ко всем, кто бы оказался разделяющим его мнения и учения, и всех их привести в согласие со здравой политией и поведением, ибо тебе свыше поручено врачевать душевные болезни и раны, и как превосходный духовный врач ты можешь на болеющие души прикладывать приличные лекарства, доколе не освободишь их от действительной или кажущейся болезни и не представишь их Богу чистыми и здравыми, не имеющими ни одной язвы и шрама незаживленного. Ибо преимущественному попечению твоей святости принадлежит исправление душ и твое дело исследовать состояние их и давать надлежащие распоряжения и прилагать приличные врачевания. Это составляет важную твою заботу не ныне только, когда ты принял патриарший престол, но уже и ранее, в чем убедилось доподлинно царство мое.

Канон не нуждается в прямоте и искусному нет нужды в приложении искусства: так и ты, как иерарх божий и пастырь духовнейший, сам отделяешь мякину от зерна и козлов от избранных овец и последних сопричисляешь к возлюбленному стаду, а первых отделяешь в сторону, руководимый и направляемый в этом божественным духом, живущим в тебе. Мирянин ли будет нуждаться во врачевании или клирик, или монах – всякому твое мудрое искусство, и многоопытная рука согласно правилам предпишет или облегчение от болезни, сулящее счастливую перемену и посредством целительных пласты реи или повязок ослабление затверделой болезни, или горячее и раскаленное железо и отсечение сгнившего органа после того, как употреблены были все медицинские средства и не осталось более никакой надежды на улучшение, и наша держава никогда уже более не будет потревожена никаким подобным делом. Месяца марта, индикта 5-го [подписано] красными чернилами державным нашим царем.

Определено оповестить всех высокопреосвященных архиереев, дабы собрались завтра судить дело об Итале. По силе же настоящего питтакия[614] и прежде данного царского указа честнейший хартофилакс повелел сей питтакий внести в священный приказ хартофилакия. Месяца марта 21 -го, индикта 5-го. Под председательством Евстратия, святейшего нашего владыки и вселенского патриарха, в катихумениях перед церковью Св. Алексея, в присутствии боголюбезнейших митрополитов Феофила Ираклийского и протопроедра, Никиты Анкирского и протосинкелла, Иоанна Сардского, Михаила Никомидийского и протопроедра, Льва Халкидонского, Иоанна Сидийского и протосинкелла, Григория Неокесарийского и протосинкелла, Иосифа Карийского, Михаила Ааодикийского и протопроедра, Михаила Синадского и протосинкелла Исаии Иконийского и протопроедра, Георгия Антиохийского и протопроедра, Иоанна м окисийского, Льва Камахского, Константина Котиэйского и протосинкелла, Василия Евхаитского и протосинкелла, Иоанна Колонийского, Льва Хонского и протопроедра, Иоанна Евханийского, Анфима Кельцинийского, Никиты Керасунтского, Агапита Апамийского, Христофора Дристрского, Евстратия Христианопольского и ректора, и архиепископов Врисийскаго, Фулльского, Русийского и Дерконского, при участии и царских архонтов, вновь прочитан заслушанный вчера божественный и царский питтакий. И Поелику нам предлежало дело об учениках Иоанна Итала и предстояло тщательно исследовать, кто из них разделяет его нечестивое учение и кто хотя и был его слушателем, когда он состоял профессором философии, но не уклонился от благочестия и совсем не получил повреждения, отводящего от непорочной и чистейшей христианской веры, и Поелику возникло подозрение, что некоторые из представителей священного сана и клира великой Божией церкви ведут между собой тайные переговоры и колеблются в своих мнениях об Итале и говорят, что нехорошо и неправильно производить судебное следствие против этого человека, определили: кто отныне будет порочить или клеветать приговор и решение державного и святого нашего царя кир Алексея, произнесенный при участии и в присутствии преосвященнейших архиереев, или кто будет порицать состоявшееся по этому делу анафематствование, тот подлежит анафеме. Представлены же и присланные державным и святым нашим государем и царем письменные акты чрез Иоанна Севастофора Пепагомена и ближнего человека его с тем, чтобы они внесены были хартофилаком в священный приказ хартофилакия. Это были: вышеупомянутый указ, скрепленный печатью державного и святого нашего царя, и представленное Михаилом Каспаки донесение, о котором упоминает указ. Определено отложить разбор дела об учениках Иоанна Итала. Приказали предъявить записку Итала об его вере, дабы по прочтении ее разобрать и все остальное по порядку; объявить повесткой всем преосвященным архиереям, дабы они присутствовали при означенном следствии. Что же касается записки Каспаки, то ввиду того, что она оказалась неподписанной, хартофилак в том же заседании возвратил ее Севастофору с тем, чтобы она подписана была подателем и представлена вновь в хартофилакий.

Царский указ. Стала ходить недобрая молва про Иоанна Итала, имевшего многих учеников и преподававшего им свое учение, что он внушает им мнения, Святою Божией и кафолической церковью давно отвергнутые и анафематствованные, и таким образом увлекает неопытных к погибели. Бывший тогда царь кир Михаил Дука не пожелал довести до публичного расследования это дело, но заблагорассудил в частном совете составить несколько положений и послать их в Святую Божию церковь на рассмотрение и на решение согласно правилам и мнению божественного и святого собора.

Означенные положения составлены были без упоминания лица, ибо в документе не названо было ни имя виновника изложенных в акте мнений, ни учителя. Ввиду сего божественный собор хотя подверг отлучению распространяющих те положения и согласных с ними, но лишь в общем смысле, не называя ничьего имени; и ничего другого не было разбираемо по этому делу и не расследуемо, так что по отношению к этим положениям Иоанн остался свободен от всяких неприятностей, потому что даже и имени его там не упомянуто. Но он, когда огласился факт анафематствования, укоряемый ли собственным сознанием или имея какие свои цели и соображения, стал употреблять старания снять с себя навлеченное им на себя подозрение в нечестии, и обратился к тогдашнему патриарху, и, вручив в собственноручной записке свое исповедание веры, просил назначить следствие по его делу. Но патриарх не произвел расследования, и дело об Иоанне осталось невыясненным. Но на этом дело не остановилось, так как Богу, как видно, не угодно было покрыть молчанием таковое чрезмерное нечестие. Недавно [Итал] обратился к святейшему и вселенскому патриарху и дерзновенно стал просить заняться его делом и выяснить, здравы ли и правильны ли его мнения о божественной вере или нет, дабы не быть ему предметом праздных подозрений. И Поелику святейший патриарх усматривал в этом вопрос об обращении души к Богу и видел, что Иоанн болеет и страдает из-за этого, решился назначить расследование по обвинениям против него на тот конец, что если вера его правильна и такою будет признана святым и освященным собором и его святейшеством, то он перед всеми будет признан безукоризненным, если же нет, то или пусть примет благочестивое учение, или, если будет упорствовать, да отторгнется от православной части. Иоанн без замедления снова излагает исповедание своей веры и не уклонился от следствия. Но прежде чем собор приступил к разбору его записки, святейший патриарх с архиереями обратился в присутствии Иоанна к исследованию прежде анафематствованных положений и слегка лишь коснулся следственного дела. На другой день, когда снова был созван собор и когда прибыл и Иоанн со своими последователями в святейшую церковь, принеся с собой и книги, чтобы дать всестороннее расследование вопроса, против него обнаружилось сильное движение в народе, вследствие чего поднялся большой шум и крик в великом приказе от сборища сбежавшихся, почему, за не состоявшимся тогда следствием, святейший патриарх предоставил царству нашему попечение об этом деле, дабы посредством разбора всех обстоятельств самой державной властью познана была истина и устранено всякое недоразумение. Итак, в присутствии приглашенных преосвященнейших митрополитов Феофила Ираклийского, Иоанна Сардского, Льва Хадкидонского, Феофана Севастийского, Иосифа Карийского и Исаии Иконийского и в присутствии Никиты, великого эконома великой Божией церкви, Иоанна, магистра риторов, и Михаила, патриция и грамматика святейшего патриарха, которые по патриаршему приказу участвовали в заседании вместе с преосвященными митрополитами, в присутствии и следующих членов сената: логофета секретов Сергия, иканата Варды, протасикрита Иоанна, протопроедра Константина и протонотария дрома Хиросфакта, вестарха Иоанна и протовеста Никиты Ксифилинов, Николая Адрианопольского и Григория Аристина – разбиралось дело об Итале, который, стоя на ногах, защищал изложенные им мнения. Записка его заключалась в следующем: «Верую в Отца безначального и Сына собезначального и, опять, не безначального не временем, но причиной, единосущного вместе и единосильного, от Отца прежде веков рожденного и в Нем пребывающего и к нему возвращающегося ( ἐπικτρέφοντα), ибо не иной есть по существу, хотя по ипостаси стал ( γέγονεν[615]) иной». Таково слово в слово содержание записки. Слушателям сейчас же показались нелепостью следующие два обстоятельства: с одной стороны, он вводил возвращение Сына к Отцу в первом и безначальном рождении, с другой же – в приложении к ипостаси Единородного употребил глагол γέγονεν, приличествующий одним тварям. Когда ему предложили объяснить, как он понимает это и в каком смысле включил в свое богословие, ответил: выражение ἐπικτροφή я нашел в сочинении Григория Богослова, где он излагает учение об агнце[616], значение же слова γέγονεν в «Сокровищах» святого Кирилла, пользующегося именно этим выражением по отношению к единородному Слову Божию[617], – ив разъяснение своих слов стал делать ссылки на книги, но оказался в том и в другом случае злым мыслителем и толкователем. Ибо, тогда как наш толкователь выражение ἐπικτροφή принял в двойном значении то есть в отношении к Богочеловеку-Слову, и понял и истолковал это выражение не относительно первого рождения, но последующего, святой же Кирилл и многими другими доказательствами утвердил, что выражение γέγονεν по отношению к существу Единородного совершенно недопустимо с православной точки зрения[618] и чрезвычайно несовместимо с толкованием апостольского изречения, говорящего: «будучи столько превосходнее ангелов, сколько славнейшее пред ними наследовал имя»[619], выражение γέγονεν отнес к ипостаси Сына, доказав отсюда, что не таково его собственное мнение[620], ибо уже другими прежними положениями выяснил, что выражение γέγονεν не должно никоим образом относиться к Божественной природе Единородного, но что, хотя бы и к существу Единородного прилагалось это слово у хулителей, это не делает никакого вреда по безразличию самого выражения[621]. Итал же, оба выражения злоумышленно понимая, старался личиной благочестия покрыть свое нечестие, но при свете истины мрак быстро рассеялся и в особенности ввиду того, что и относительно бесспорного значения слова ἐπικτροφή он оказался умышленным злодеем. Тогда как Григорий, великий в богословии, во Втором слове на Пасху[622], ведя высокую беседу об Агнце для законной Жертвы как прообразе новозаветного Агнца[623], к предыдущему присоединил слово в слово следующее: «Единолетнего же[624] как Солнце правды[625], или свыше стремящегося, или описанного по видимым частям и к себе возвращающегося» – Итал утверждал, что не к себе Сын возвращается чрез двойное обоих, что, конечно, благочестиво и потому невозбранно[626], а имел неосторожность утверждать, что Сын сделал возвращение к Отцу[627], следуя Проклу и Ямвлиху – виновникам погибели его. Ибо учение этих философов состоит в мысли: все сущее произведено, согласно лжеучению их, богами, от них происходит, в них утверждается и к ним опять имеет возвращение. От этих-то учителей почерпнув опьяняющий напиток безумия, он изблевал нечестивые слова: τὴν ἐπικτροφή и το γέγονεν, каковыми словами не постыдился сына Божия лишить божественного достоинства с великой дерзостью. Когда это ясно было расследовано, вполне обнаружился еретический образ мыслей Итала.

Ибо на основании этих изречений и то, что прежде сказано им как правильное, то есть «собезначальный», «единосущный» и «единосильный», и что согласно и с нашими христианскими воззрениями, и это понято им неправильно, подобно как до него понималось и принималось у ариан, считающих Сына особенным созданием, чрез Которого произошло и все прочее, и самая вечность. Доведенный до крайности очевидной истиной и не имея на что опереться в подтверждение своих слов, Итал признался, что допустил в этом случае ошибку, и искренно просил прощения, говоря, что признает эту ересь и анафе-матствует ее. Далее в записке Итала читалось: «Верую в Отца несозданного и Сына несозданного и Духа несозданнаго, и как не сотворен Отец, Сын и Дух, так и непостижим Отец, Сын и Дух, равно и неделим Отец, Сын и Дух и вечен Отец, Сын и Дух, и посему не три вечны, но один вечный, как и не три несозданные, и не три непостижимые, но один несоздан-ный и один непостижимый». Так сказано в записке. И в этих словах заключался большой соблазн нечестия. Ибо по христианскому учению несозданное, непостижимое и вечное, с одной стороны, прилагается к Каждой из трех ипостасей, причем при Каждой ипостаси называется имя, с другой стороны, единой и единственной природе Божества, между тем как Итал утверждает: «Один непостижимый, и один вечный, и один несозданный» без упоминания имени Бога, а это совсем несогласно с церковным преданием. Ибо одно Божество несозданное и мыслится, и принимается, и один Бог в трех ипостасях и признается, и мыслится, так как тождество существа то и другое показывает; выражений же: один несозданный или один вечный без присоединения слова «Бог» Священное Писание не знает. Ибо слово Бог, прилагаемое в том и другом случае, показывает, как объяснено, тождество существа, выражение же «один несозданный» или «один вечный» соединяет три в одно, а это и есть ересь Савеллия, и в этом его самое злое еретичество.

Не менее зловредно и следующее: перечисляя три ипостаси и называя несозданным Отца и Сына и Духа, он принимает также непостижимость Отца и Сына и Духа, а что неделим Отец, Сын и Дух – это явное нечестие и чуждо христианскому и православному учению. Неделимость и делимость – как одно, так и другое, имеет приложение к Божеству триипостасному, деление приписывается Лицам, нераздельность же прилагается к единичной природе Божества, и ни одно из этих выражений не употребляется само по себе и безотносительно, без присоединения другого слова, специально прилагающегося к Божеству, но с одним другое, как и Григорий Богослов учит, что Божество неделимо в разделенном[628]. Итал, перечисляя Лица, то есть ипостаси, назвал неделимым Отца и Сына и Духа, что представляет полную нелепость, ибо, упоминая ипостаси и Каждую из них называя отдельно, он ввел нераздельность. Уже самые эти выражения – Отец, Сын и Дух – вводят делимость, и если это не бессмысленно, то во всяком случае нечестиво и склоняется к ереси Савеллия. И Поелику подсудимый не мог избежать обличения из самой истины, должен был признать свое заблуждение и изъявить готовность предать анафеме свое учение.

Далее читалось положение: «Верую во единородного Сына Божия, неизреченно рожденного от Отца прежде веков и в последние времена принявшего от Девы Марии плоть и разумную душу, то есть плоть, одухотворенную разумной душой, и Бога, и человека вместе и одну ипостась из двух естеств, из коих одно имел всегда, другое же воспринял». И здесь оказалось несогласие с нашим учением. Ибо, когда Итал говорит об естествах Христа, что одно Он имел, а другое воспринял, выражение имел – ἔσχεν – прямо привносит мысль о Сыне как втором после Отца, каковую мысль святая и кафолическая Церковь предала анафеме как нелепую и причастную арианской ереси, ибо никогда, ни даже в самую малую частицу времени, мы не считаем Сына рожденным после Отца, но всегда Отцу собезначальным и совечным. Хотя Итал присоединил к слову ἔσχε слово ἀεί, дабы отвлечь от понимания простейших, но от более совершенных не скрылось его заблуждение, ибо чрез выражение ἔσχε он показал рождение в позднейшее время и иносущность, а чрез слово ἀεί выставил в Сыне постоянство и непреложность дарованного Ему, по его странным понятиям, Божества, что, отвергая, мы веруем во единого в двух естествах Сына Божия, сохранившего естество, которое было, и воспринявшего другое, которого не было.

И другая еще глава, заключающая в себе верх нечестия, читалась так: «Верую в Сына Божия, не в человека простого и не в Бога бестелесного, не призрачно видимого или осязаемого, не в человека простого, рожденного и впоследствии обожествленного, но в Бога вочеловечившегося, и не в человека Богоносного, но в Бога плотоносного». То самое учение, которое давно уже Григорий Богослов отверг как безумное или, лучше, нечестивое, введенное Аполлинарием[629], наш новый учитель принял в целости и признал за свое собственное, а как и доказательства были тут же налицо, то он не мог сослаться ни на какое облегчающее обстоятельство, но имел против себя осуждение от самой истины. Ибо, когда были прочитаны изречения Богослова, находящиеся в упомянутой главе, они очень обуздали его дерзость. Место Григория Богослова читается дословно так: «Убежденные в этом, пусть они не предаются негодованию, но да постыдятся; пусть не одолевают нас ложью, но да сделаются более скромными, да изгладится на воротах великая эта и удивительная программа и проповедь православия, которою они встречают входящих, расспрашивая и расследуя насчет слов – должно поклоняться не человеку богоносному, а Богу плотоносному. Что может быть бессмысленней этого? Хотя с этим изречением много носятся наши новые глашатаи истины и хотя оно при быстрой перестановке слов имеет некоторую софистическую приманку и сходство с фокусом, который может забавлять простецов, но на самом деле оно представляет собой смешную и глупую вещь. Ибо если кто переменит слово ἄνθρωπος и слово σάρξ на слово Θεὸς (одно принимаем мы, другое они), то что он получит при посредстве этой странной и богопознательной перестановки? Должно поклоняться не плотоносному, но Богу человеконосному. Какая нелепость! Так ныне возвещают нам скрытую после Христа мудрость, о чем прилично проливать слезы. Ибо если за тридцать лет началась вера и почти четыреста лет прошло после явления Христа[630], то тщетно в такой промежуток времени Евангелие наше, праздна и вера наша и напрасно мученики приняли страдания, напрасно народу предстоятельствовали таковые и толикие предстатели, это есть предмет поэзии, но не веры!»[631]. Так как великий богослов заклеймил позором и отверг эту еретическую программу, которую ныне Итал принял в изложение своей веры, то и царство наше, не нуждаясь более в дальнейшем расследовании, сейчас же признало достойным осуждения как учителя, так и его учение.

И другое, более смешное или нечестивое, или, лучше сказать, и то, и другое вместе. Итал выразился: «Верую в святую деву Марию, что она есть истинная Богородица и что после рождества пребыла девой». Но великий богослов учит, что иное есть веровать во что и иное верить в кого [о ком] и что первое относится к Божеству, второе же ко всему прочему. Итак, если Итал сказал, что он верует, что Богородица есть дева и Богородица в собственном смысле, то в этом нет вины; но Поелику он признал, что верует в Богородицу, а это приличествует лишь божеству и никому другому, как показал великий учитель вселенной, то для него не осталось никакого оправдания.

Последнее еретическое положение заключалось в следующем. Он сказал, что служит иконе воплощенного Сына Божия, среди теней не пребывая, но первообразу славу вознося, что вместе с другими его положениями признано несогласным с православной верой[632]. Ибо λατρεία в собственном смысле относится к Божественному существу и мы называемся οἱ λατρευταἰ по отношению к Богу, иконам же приличествует почитательное поклонение ради чести, воздаваемой первообразу [прототипу], между тем Итал привнес латрию иконе воплощенного Сына Божия, чего Божественное Писание вообще об иконах никогда не допускало. Ибо если бы мы были λατρευταἰ – служители икон, то нам приличествовало бы то имя, которое иконоборцы дали православным. Но мы никогда не исповедовали латрии по отношению к святым иконам, равно как не приняли этого из канонов святых отцов, да и в синодике о святых иконах ни в одном месте не употреблено о них это выражение, отдаем же им единое поклонение и почтение и кланяемся им σχετικῶς – относительно, отдавая чрез них честь первообразу. Итал же воспользовался умышленно или по безумию именно этим выражением в изложении указанной главы и, хотя пытался подтвердить некоторыми изречениями применение значения латрии к поклонению и настаивал на разных смыслах этого слова, но говорил не дело. О святых иконах было уже большое состязание, и поклонники святых икон подвергались клевете от иномыслящих как ико-нолатры, когда наконец с большим трудом по промыслу Божию препобедила честь святых икон и им отдано было поклонение и почитание, термин λατρεία к иконам не прилагается, дабы вследствие безразличности выражения не произошло вреда для простых от еретичествующих. Ибо мы не приписываем иконам божественной чести и не обоготворяем их, и посему термин «латрия» не может иметь к ним приложения, но поклоняемся им из почтения к прототипу.

Итак, по расследовании этих положений, когда Иоанн, уличенный в мнениях, изложенных им в противность церковной точности, доведен был до полного безгласия и пред всеми сознался и изъявил полную готовность предать их анафеме, царство мое определило: все произведенное и изложенное в настоящем указе сообщить святейшему патриарху Евстра-тию и всему священному и божественному Собору для публичного прочтения в присутствии Иоанна и учеников его, дабы в присутствии всех как он, так и те из его учеников, которые заразились той же ересью, отреклись от нечестивых мнений и предали их проклятию, приняв христианские догматы. Да будет же ведомо и всем православным, как тем, которые живут в простоте веры и не в состоянии понимать глубину божественных догматов, так и более совершенным, что от настоящего времени воспрещается принимать к себе ради учения как Итала, так и тех его учеников, которые заведомо слушали его уроки продолжительное время и заразились его учением, равно как всеми средствами удерживаться от догматических споров. Ибо возможно, что, прикрываясь имеющим вскоре последовать раскаянием, и принесут большой вред своим собеседникам, и передадут им заразу чрез обращение с ними, откуда произойдет гораздо большее зло, так как под благочестивой личиной, прикрываемой раскаянием, многие бессознательно примут от них соблазн нечестия. Дабы этого не случилось, определяем: всякий, кто примет в собственном доме ради преподавания Итала или тех его учеников и приверженцев их, которые святым и великим Собором изобличены будут как его преимущественные ученики, или кто будет посещать их дома ради учения, какого бы ни был он состояния, немедленно подвергается изгнанию из царствующего города[633] на вечные времена, причем всякий имеет право доносить на таких лиц царству моему, ибо мы решились прекратить или, лучше, вполне уничтожить нечестие и с этой целью приказываем подвергать изгнанию вместе с началом следствия. Так тому быть.

Поелику же во время настоящего делопроизводства, прежде закрытия заседания, царству моему были сообщены десять иных глав[634], полных эллинского безбожия, и из них девять Итал признал сейчас же по прочтении и не дожидаясь исследования их, выражающими его мнение, ибо сказал, что придерживается такого учения и считает его здравым и доныне верит в истинность высказанного в означенных главах учения, от последней же главы отказался, а в ней были крайняя обида и поругание, нанесенное святой и поклоняемой иконе Господа нашего и Бога, в которую Итал бросил камнем, как под присягой утверждал тот, кто составил упомянутые десять глав, – царство мое определило препроводить означенную записку святейшему и вселенскому патриарху кир Евстратию и священному собору, дабы по прочтении ее на соборе по отношению к каждой из девяти глав Иоанн выразил сознание и произнес анафематствование в присутствии учеников, которые должны принимать участие в анафеме. Относительно же последней главы сделать ему допрос, и, если признается ввиду доказательств, пусть поступлено будет с ним по божественным и священным канонам, если же до конца будет отрицать, то приступить к следствию по законам и при бесспорных уликах подвергнуть его должному наказанию. Следует знать и то, что если он и не рукой нанес оскорбление, а дерзнул на нечестие языком, называя изображения святых икон только статуями и рукотворными идолами и воздаваемое им поклонение считая заблуждением, то и это уже пагубно, и если он прежде возбуждения расследования не сознается в своей ереси, но будет до конца запираться, пока не приведены будут улики, то он получит законное наказание. Ибо по справедливости закон допускает снисхождение к раскаявшимся, для тех же, кто упорно остается в своей злобе, приличное лекарство есть строгое наказание.

Настоящий указ царства моего включить в соборный акт анафематствования еретических мнений Итала и его учеников, имеющий состояться как против его злоумышленных мнений, так и против предъявленных на него оовинении в эллинских и безбожных догматах, в которых он открыто признался, и которых, по его собственным словам, он придерживался доныне, и которые считает согласными со своими убеждениями и не может никоим образом отречься или раскаяться, как он в том признался пред царством моим, – положить то и другое в священный приказ скевофилакия великой церкви и предоставить право всякому желающему брать с него копию, дабы было известно всем и на будущее время, что предпринято было для спасения и безопасности христиан, и дабы не увлечены были неопытные такими пустословиями и нелепостями; к означенному указу повелеваем приложить и поданную против Итала записку, которая также имеет быть прочитана на соборе. Настоящий указ заверен и издан месяца марта, индикта 5-го.

Месяца апреля 11 -го, индикта 5-го. Под председательством святейшего нашего владыки в катихумениях против часовни святого Алексея, в присутствии Евфимия, святейшего патриарха Иерусалимского[635], и боголюбезнейших митрополитов Ираклии, Анкиры, Еизика, Сард, Никомидии, Халкидона, Севастии, Неокесарии, Еарии, Ааодикии, Мокиса, Навпакта, Адрианополя, Еолонии, Еамаха, Хон, Тивериуполя, Гермий и Авида – прочитан присланный к нашему смирению указ державного и святого нашего царя от прошедшего месяца марта, индикта текущего, в каковом указе месяц и индикт нрописаны красными чернилами императора. И Поелику означенный указ содержит, что богохранимое царство его, побуждаемое заботами о военных и мирских делах, возложило на нас попечение и расследование по делу об Иоанне Итале и его учениках и поручило произвести разыскание согласно нашему разумению и силе канонов и уврачевать обнаруженные в деле Иоанна занозы и поранения, то самого Иоанна не пригласили на собор, так как не было в том необходимости ввиду его полного признания и обличения. Итак, осужденный пред державными и святыми нашими царями и нашим смирением и священным синодом в то самое воскресенье, в которое было торжество православия в великой церкви, за то, что был увлечен эллинскими мнениями и прилежал к ним, Итал сослан в монастырь[636] на приличное исправление. Из учеников же его, имена которых он назвал в записке, приглашены были благочестивейшие диаконы Михаил Мацу и одноименные с ним Доксопатри, и Цир, и Иоанн Гагрон, и Евстратий, бывший проксимом школы св. Феодора Сфоракийского. Михаил Мацу, представ пред священный собор, объявил, что он не имеет ничего общего с Италом и не может быть обвиняем вместе с ним, ибо хотя был учеником Итала прежде еще назначения его профессором философии и слушал его уроки по логике, но потом, будучи назначен блаженным патриархом Иоанном в экзархи западных монастырей, с тех пор он не беседовал с этим человеком и не обращался с ним и ни в чем другом не имел с ним общения за все то время, пока тот был магистром философов, подвергся обвинению и лишен этой должности, и наконец изобличен таким, каковым изобличен, и вместе с тем он призывал в свидетельство слов своих весь церковный клир. Посему определили считать его свободным от всякого позора ввиду непродолжительного и очень отдаленного времени слушания им уроков у Итала. Ближайшие же к нему ученики, когда был прочитан указ царский, утвержденный царской печатью, ясно и громогласно провозвещающий вину Итала, и они единогласно высказались, что нисколько не разделяют с ним ереси, в которой он обличен, и предали анафеме учение, изложенное в поданной им державному нашему царю записке, как необыкновенное и чуждое православной христианской церкви, а посему и они признаны были чистыми от всякой скверны и неподлежащими осуждению из-за того, что ради учения посещали Итала или что этим опозорилось имя их, но как бы ничего нового не случилось, они могут оставаться каждый в своей чести, в которой был до поднятия дела и следствия об Итале; не возбраняется им и заниматься обучением, хотя бы царский указ всех зараженных ересью Итала устранял от права учительства, ибо ясно, что царская резолюция имеет в виду тех, кто будет изобличен в согласии с ним относительно веры и в участии в той же самой ереси, и таковым угрожает лишение права преподавания, между тем упомянутые диаконы, по благодати Божией оказавшись непричастны всякого нечестивого учения и деяния, благочестиво могут учить желающих и даже проповедовать слово истины. Что же касается Каспаки, подавшего на Итала донос святому нашему царю, то определено оповестить чрез доместика Феодора и предложить ему подписать донос, представить его самого на суд и спросить его, может ли он сослаться на кого, как очевидца оскорбления, нанесенного Италом иконе Господа нашего Иисуса Христа. Если же он еще продолжает болеть и не может явиться лично, то послать к нему кого-либо из митрополитов и спросить его по означенному делу. Подпись же записки он должен сделать или пред синодом, или в присутствии имеющих быть посланными митрополитов.