Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Слово о том, как монах присвоил дрова, предназначенные для кипячения воды, и переродился быком[11].

Сака Эсё был монахом из храма Энгодзи. Однажды он взял вязанку хвороста, предназначавшуюся для того, чтобы согреть воду для мытья монахов. Присвоил ее себе да так и умер.

У монахов была корова. Она родила бычка. Когда тот подрос, его каждый день стали впрягать в повозку, на которой он возил дрова в храм. Как-то раз бычок тащил повозку. Какой-то монах, стоявший у ворот храма, сказал: «Хотя Эсё хорошо читал „Сутру нирваны“, он плохо возит тележку». Услышав его слова, вол заплакал, испустил глубокий вздох и умер.

Погонщик обвинял монаха: «Ты проклял вола, и он сдох». Он схватил монаха и доставил властям. Чиновник хотел было допросить монаха, но его поразили необычайное благородство лица монаха, совершенство тела и сияние, исходившее от него. Чиновник скрытно провел монаха в покои, позвал живописцев и сказал им: «Нарисуйте монаха с тщанием». Живописцы выполнили повеление и принесли картины чиновнику. На всех была изображена бодхисаттва Каннон. А сам монах исчез.

Верно говорю — сама Каннон обернулась монахом.

Да не отнимет голодный у монаха — пусть лучше глотает песок и землю. Поэтому в «Изборнике сутр» говорится: «Я спасу того, на ком четыре тяжких греха: убийство, воровство, распущенность, ложь. Я спасу того, на ком пять смертных грехов: убийство отца, убийство матери, убийство отшельника, повреждение тела Будды, раскол общины. Но не спасу я того, кто отнимет у монахов».

Про то, как мужчина, храм Хасэдэра посещавший, чудесной милости удостоился[12].

Давным-давно жил-был молоденький самурай. Ни отца с матерью у него не было, ни хозяина, ни жены с детьми. Совсем один он был. И ничего-то не мог с этим поделать. Вот пришел он в храм Хасэдэра, надеясь, что Каннон поможет ему. Лег он перед образом ничком и говорит: «Чем так в этом мире жить, лучше умру перед образом голодной смертью. Не уйду отсюда, пока не увижу сон о том, что должна мне быть явлена сама собой поддержка». И вот так вот и улегся. Увидели его монахи, спрашивают: «Кто это здесь улегся? И еды у него никакой нет. Ежели так лежать станет, храм осквернит. Дело серьезное. Кто его наставник? Где он?»

Самурай отвечает: «Поддержать меня некому, наставника человеческого у меня никакого нет, пропитаться нечем. И нет никого, кто пожалел бы меня. А ем я то, что дает мне Будда, и Будду считаю своим наставником». Собрались монахи, говорят: «Весьма досадно это! И для храма плохо. И Каннон позорит. Лучше-ка позаботимся о нем». И по очереди стали кормить самурая. Он ел то, что ему приносили. Но от образа не отходил. Так прошло тридцать семь дней.

Вот минуло тридцать семь дней. И перед рассветом видел самурай сон. Будто бы появился из-за занавески человек и говорит: «Ты не ведаешь о воздаянии за грехи в своем прежнем рождении. Нехорошо роптать на Каннон. Но мне тебя жалко, так что помогу тебе. А сейчас уходи отсюда поскорее. Уходя же, обязательно возьми первое, что под руку подвернется, и держи при себе, не выбрасывай. Уходи же скорее, сейчас же». Так он гнал самурая прочь. Самурай проснулся и отправился к монаху, который обещал накормить его. Поевши, решил уйти, но споткнулся у ворот и упал.

Когда самурай стал с земли подниматься, увидел, что пальцы его сами собой соломинку схватили. И тогда он подумал, что эту соломинку пожаловал ему Будда. Никчёмная вещь, подумал он. Но все же, верно, это Будда сам так распорядился. И пошел самурай, вертя соломинкой. А тут овод жужжит, вокруг головы кружит, докучает. Обломил самурай ветку с дерева, отгоняет его. А тот все так же жужжит, надоел совсем. Поймал его самурай, привязал соломинкой за кончик ветки. Овод улететь не может, жужжит, вокруг летает.

А в это время экипаж направлялся в храм Хасэдэра. За бамбуковыми шторами сидел маленький мальчик, очень хорошенький. «А что у этого мужчины за штучка? Попроси-ка, пусть мне отдаст», — сказал он сопровождавшему его верховому слуге. Слуга и говорит: «Эй ты, отдай-ка, что там у тебя! Молодой господин просит». — «Эту вещь пожаловал мне сам Будда. Но раз молодой господин изволит просить, пусть возьмет». И самурай отдал соломинку с оводом. «Этот мужчина — очень добросердечный. Он с легкостью отдал то, что попросил молодой господин», — подумал слуга и подарил ему три завернутых в превосходную бумагу мандарина, сказав: «Съешь-ка, когда в горле пересохнет».