Но лучше всего, конечно, это явление известно по истории Британской империи. На этот счет есть много интересных книг – как простой британец переживал распад империи, как он метался на выборах, меняя свои политические позиции. Как он думал не о внутренних проблемах своей довольно бедной страны, а об утраченной Индии. Но все обошлось, Великобритания сформировала особое содружество, которое хорошо функционирует, у него ограниченные привилегии наподобие безвизового режима и других вещей, полезных для обеих сторон. И если англичане воевали за Фолкленды, то воевать за Австралию им точно в голову не придет. Зачем это может быть нужно? Поехать на курорт? Получить природные ресурсы? Англичане отлично знают, что ничто не обходится дороже войны. Да и мы с вами это знаем. Поэтому Британия от своего ресентимента избавилась, хотя были и такие люди, которые страдали, условно говоря, новозеландским или австралийским фетишизмом. Будет еще и такое популярное заболевание, как шотландский фетишизм. Со всеми этими утраченными странами связаны, как у русских с Крымом, красивые воспоминания: британцы там жили, умирали, воевали, отдыхали. Но, повторюсь, нет ничего дороже, чем война. Ни одно завоевание не окупало военных потерь.
Практически всегда. Ученые в Англии не так давно занимались подсчетом прибыли за многовековую торговлю колониальным чаем, хлопком, сахаром и так далее. Общий вывод – на основе свободной торговли выгоды было бы больше. Не надо было бы содержать в колониях многочисленные войска и прожорливые администрации, содержать на свои деньги тюрьмы и университеты. Об этом писал еще Адам Смит, его все читали, даже Онегин: свободная торговля выгоднее колоний.
Не обязательно. Сырьевой кризис имеет разные формы – физическое истощение сырья или появление альтернативы, которая ведет к понижению спроса. Это разные процессы. Истощение сырья происходит внутри страны, а падение спроса – вовне, отчего оно неконтролируемо и потому в политическом плане еще более болезненно. К тому же падение спроса – исторически гораздо более быстрый процесс, чем истощение ресурса. И вообще, истощение часто оказывается мифом, а падение спроса – всегда факт. Так, поздний СССР при Горбачеве был страшно озабочен истощением природных богатств страны. Скоро выяснилось, что западные технологии позволяют бурить дальше и глубже и истощения нет до сих пор. Доступность природного ресурса определяется в первую очередь развитием технологий.
Это можно сделать и мирным путем. Есть примеры Норвегии, Канады, Австралии и отчасти США, которые тоже становятся нефтяным государством. Норвегия устроена особенным образом: зарабатывая свои сказочные миллиарды, она не тратит их, а складывает в специальный фонд. Программа Кудрина была вдохновлена именно норвежским примером. Отчасти это помогло – эти деньги тратятся прямо сейчас. С другой стороны, есть страны, граждане которых все «петромачо», там очень маленькое население. Рабочие и мигранты, не имеющие никаких прав, находятся там, пока они нужны для добычи ресурсов, – это и есть оптимальное сочетание для петрогосударства. Россия идет в этом направлении, но ее правительству мешает огромное и амбициозное население. Само его наличие препятствует «развитию» страны, поэтому над населением проводятся разного рода эксперименты.
Вообще говоря, механизм наркотической зависимости очень часто формируется в ресурсных государствах, например у англичан в отношении сахара с тропических островов. В век Просвещения они потребляли огромные количества сахара, и ни у кого не было таких черных зубов, как у англичан в XVIII веке. Объемы сахара росли с астрономической скоростью, как было с бензином в XX веке. Истощение ресурсов или смена сырьевой парадигмы неизбежно вызывает ломку, смутное время, что-то вроде абстинентного синдрома.