Книга как иллюзия: Тайники, лжебиблиотеки, арт-объекты

Барт описывает творческий метод Арчимбольдо через аналогию со сказкой Шарля Перро о двух сестрах, заколдованных феей. Стоило им заговорить, как слова превращались в предметы: добрые, вежливые – в розы, жемчуга и алмазы; грубые, злые – в гадюк и жаб. Аналогично у Арчимбольдо «части языка превращаются в вещи». Но книга – вещь особая, обладающая двуплановостью. Превращенная в элемент составной фигуры, она утрачивает текстовую составляющую, полностью овеществляется. Логическим продолжением этой идеи в XX веке станет альтербукинг – использование экземпляров печатных изданий как материала для творческих экспериментов (гл. 11).

Купи кипу книг!

Особо любопытны гротескные костюмы собственно «книжных» ремесел. Книготорговка наряжена в роскошный библиокостюм с кокетливым чепцом в виде перевязанного ленточкой приоткрытого томика. Под стать ей разодеты коробейники, уличные разносчики альманахов, лубочных картинок, «летучих листков». Переплетчик облачен в обложки уже оформленных и еще не сброшюрованных книг.

Ремесленные инструменты, заготовки изделий, товары на продажу – все предъявляется с горделивым достоинством. И книжка – это вам не какая-нибудь ничтожная игольница, а плод интеллектуального труда! К тому же предмет эстетичный, благородный, приятно осязаемый. А неприглядные моменты ремесла вроде натирающей плечо до крови лямки короба, лютой вони при изготовлении мраморной бумаги или изъязвляющего руки ядовитого переплетного клея обывателям знать вовсе не обязательно.

Поверхностный взгляд воспринимает такие гравюры как искусно исполненные, но содержательно незамысловатые иллюстрации книжного дела и книготорговли. Общий уровень грамотности оставался по-прежнему невысоким, особенно за пределами крупных городов, но образование постепенно становилось все большей ценностью. Важнейшим результатом появления печатного станка стало не увеличение количества книг, а рождение периодической печати{19} и, как следствие, формирование гражданского общества и понятия «общественное мнение».

Неизвестный гравер, издатель Мартин Энгельбрехт.

Персонификация Книготорговли. Ок. 1730. Резцовая гравюра с ручной раскраской[45]

В 1789 году примерно 47 % европейских мужчин и 26 % женщин освоили азы чтения и письма. Согласно сохранившимся описям личного имущества, если прежде в семье какого-нибудь суконщика или мельника была единственная книга – Священное Писание, то теперь уже насчитывалось томов пять-шесть. Так что уличные книгоноши и бродячие книготорговцы считались в прямом смысле распространителями знаний, воспринимаясь в народном сознании буквально как «люди-библиотеки».

Стоит еще внимательнее приглядеться к гравюрам из этой серии. На некоторых изображениях, например гротескном костюме переплетчика, мы вдруг обнаруживаем внешне малозаметную, но очень важную деталь: реалистично нарисованного человека на заднем плане. Его включение в общую композицию принципиально меняет фокус восприятия. В контрасте с настоящим – то есть максимально похожим на самого себя! – человеком центральная фигура (переплетчик) воспринимается не как собирательный портрет, а как манекен наподобие столь же модных в барочную эпоху плоских деревянных муляжей dummy-boards (гл. 5). И этот артефакт уже гораздо сложнее и содержательнее, чем просто гротескная фигура или маскарадный образ. Это копия гротескно-маскарадной фигуры и копия копии изображения человека.

Гротескные костюмы значимы еще и как метонимические визуализации ремесленных объединений, цеховых сообществ. В этом отношении очень любопытна опубликованная в Лионе в 1572 году записка подмастерьев-печатников, в которой утверждалось, что в книгоиздании «более, чем в других ремеслах, мастера и компаньоны должны быть как бы единым телом, подобно семье или братству». Составная фигура Переплетчика или Книготорговца и есть то самое «единое тело» – эмблема профессиональной идентичности и цеховой сплоченности.

Неизвестный гравер, издатель Мартин Энгельбрехт.

Торговец альманахами. Ок. 1735. Резцовая гравюра с ручной раскраской[46]

Показательно, что в этом тождестве не учитываются ни степень владения навыками чтения, ни читательские интересы. «Библиотело» – это прежде всего производитель и продавец книг. Тогда как читатель – уже нечто вторичное, производное. Читатель еще не осмыслил свою идентичность, это произойдет позднее, в эпоху Просвещения с его утопическим мифом об исключительном влиянии книги на становление и развитие человека. Этот миф станет почти буквальным истолкованием сооруженного из томов арчимбольдовского «Библиотекаря». Книги будут осмыслены как материал для жизнестроительства, литература станет образцом для интеллектуально-нравственной перестройки общества и созидания человека-энциклопедиста.

Неизвестный гравер, издатель Мартин Энгельбрехт.

Гротескный костюм переплетчика. Ок. 1730. Резцовая гравюра с ручной раскраской[47]

Неизвестный гравер, издатель Мартин Энгельбрехт.