Книга как иллюзия: Тайники, лжебиблиотеки, арт-объекты

Образ зеркально удвоенной книги также вписывается в голландскую традицию «показного натюрморта» (нидер. pronkstilleven; англ. ostentatious still-life), представляющего характерные предметы роскоши для демонстрации интересов, вкусов, привычек заказчика, а также технического мастерства художника в передаче разнообразных фактур и текстур. Композиция Петера Герритса ван Ройстратена включает традиционные образы ванитас: череп, монеты, книгу и все ту же стеклянную сферу. На развороте фолианта мы видим гравюру с изображением древнегреческого философа Демокрита и философской надписью: «Все больны от рождения, тщеславие разрушает мир». Надпись увеличена и вместе с тем деформирована отражением на сферической поверхности. Человеческая мысль искажается незнанием и ложью – столь же несовершенно искривленное отражение книги в мерцающем стекле. И как тело лишь временное пристанище души – так книга лишь временное прибежище мысли.

Петер Герритс ван Ройстратен.

Vanitas. Ок. 1666. Холст, масло[64]

Хендрик Тербрюгген.

Демокрит и Гераклит. Ок. 1618. Холст, масло[65]

Образ Демокрита здесь отнюдь не случаен. Устойчивый аллегорический образ в живописи Ренессанса и барокко – противопоставление знаменитых мыслителей: плачущего Гераклита Эфесского и смеющегося Демокрита Абдерского. Гераклит оплакивал несовершенство человека – Демокрит смеялся над людскими глупостями. Пожалуй, самым экспрессивным можно считать воплощение этих персонажей на картине Хендрика Тербрюггена. Улыбающийся и скорбящий склонились над книжным разворотом, на котором сгрудились крохотные человеческие фигурки. Книга Жизни уравнивает в правах веселье и слезы. Обманчиво не только наше восприятие мира – иллюзорна сама природа человека.

Некрогламур XVII века

Как мы уже убедились, символическая связка «голова – книга» была устойчивым мотивом натюрмортов-ванитас, варьируясь во множестве живописных полотен с разной степенью натуралистичности и выразительности. Чаще всего это гладко отполированный временем череп – образ философски условный, лишенный индивидуальных черт и, с одной стороны, означающий вместилище мысли, средоточие ума; с другой стороны, указывающий на ограниченность мышления пределами земной жизни. Книга как воплощение интеллектуальной деятельности способна пережить своего автора, но и она бессильна перед разрушительной силой времени. Идеи устаревают, переплеты ветшают, ничто не вечно.

Лаконичность композиции философского натюрморта была прямо пропорциональна экспрессивности изображаемых предметов. В изолированной паре с книгой череп часто оскален, челюсти разверсты, следы тления усилены. В отдельных работах экспрессия достигает эпатажа, шокируя зрителя устрашающими физиологическими подробностями. Достаточно взглянуть на полотно итальянского художника Доменико Фетти: глухой, кромешный фон, покоробившиеся переплеты, истрепанные страницы. Белеющие остатки зубов мертвеца визуально рифмуются с обрывками книжных закладок. Книга – иллюзия знания, понимания, смысла. Добро пожаловать в царство небытия!

Доменико Фетти.

Ванитас. Нач. XVII в. Холст, масло[66]

Обратим особое внимание: в большинстве таких композиций биологический распад показан все же аллегорически отстраненно и жутковатый с виду череп не лишен печальной прелести. Как и живописные обманки (гл. 1), натюрморты-ванитас были поставлены на поток, создавались в изрядных количествах и воспринимались чем-то наподобие современного некрогламура (англ. corpse chic, термин американского социолога Ж. Л. Фонтин{20}) вроде ювелирных изделий в виде черепов или манекенов в виде скелетов. Это было изживание страха смерти эстетизацией ее визуальных образов.

Однако есть как минимум одно исключение – композиции Якопо Лигоцци. Один из первых и самых плодовитых живописцев при дворе Медичи, он прославился искусными миниатюрами, масштабными религиозными полотнами, эскизами костюмов и украшений, виртуозно исполненными ботаническими и зоологическими иллюстрациями. Но вот XVI век сменяется XVII – и у Лигоцци возникает натурализм совсем иного рода: вместо ласкающих взор цветочков появляется отсеченная человеческая голова, возложенная на фолиант в красном бархатном переплете. Словно навязчивый ночной кошмар, этот образ повторяется в нескольких работах итальянского мастера, а затем варьируется его последователями.

Что же побудило суперуспешного художника, уже в двадцать семь лет возглавившего итальянскую Академию искусства, к столь радикальному эстетическому повороту? Искусствоведы объясняют это двумя обстоятельствами: приостановкой работы в статусе придворного живописца и влиянием на мировоззрение Лигоцци идей Контрреформации с ее своеобразными представлениями о пороке и грехе. В такой трактовке «ужасные» натюрморты (лат. natura morta macabra) можно рассматривать как аллегории близкой смерти и неотвратимого распада, анатомически выверенные фиксации разрушительного действия времени.