Книга хожений. Записки русских путешественников XI-XV вв

Принцип временной последовательности лежал в основе «светских», то есть торговых и дипломатических, хожений. Описания в них размещались в соответствии со временем совершения путешествия, нередко с датировкой пребывания путешественника в тех или иных местах, встреч с лицами и происшедших событий. Такой композиционный принцип в значительной мере зависим от первоначальных дневниковых записей, которые нередко вели путешественники и которые впоследствии подвергали переработке.

Конечно, временной и пространственный принципы взаимосвязаны и поэтому в чистом виде не встречаются. Однако преимущественное предпочтение того или иного принципа и естественная логическая и литературная обусловленность их выбора писателями довольно отчетливо прослеживаются в различных хожениях. Разумеется, Стефану Новгородцу удобнее строить свое повествование о Константинополе, его святынях и памятниках культуры и искусства на основе их топографического расположения в городе, центром которого все русские путешественники считали церковь святой Софии, Для него неважна была временная последовательность осмотра.

На ином принципе располагает свои очерки Игнатий Смольнянин. Он датирует и время выезда, и время пребывания на Дону, и события, происшедшие в Азове, и дворцовый переворот в Царьграде, и венчание на царство Мануила, хотя и в этом хожений описание некоторых памятников и «святынь» Царьграда сбивается на пространственный принцип, видимо, в силу сложившейся традиции.

Композиция паломнических хожений отличается и тем, что в них встречаются вставные эпизоды легендарно-библейского содержания, чего нет в хожениях дипломатических и торговых. Обычно легендарные и библейские эпизоды эти писатели соотносят или с географическими местами, или со «святынями» и памятниками христианской культуры. Нам представляется, что известный исследователь древнерусской литературы А. Н. Веселовский был не прав в своем заключении, что в хожениях «живая легенда уступила место топографической заметке»[3]. Точнее было бы сказать, что легенда слилась с топографической заметкой и тем самым приобрела более реальные очертания: ее действие происходит не в «некотором царстве», а в определенной местности. Топографическое описание оживляло легенду, возбуждало творческое воображение читателя для выражения его религиозно-символического взгляда на жизнь природы и общества.

Однако легенды нередко несли идеи, вступавшие в противоречие с идеями официального церковного православия. Они порождались народными представлениями и включали апокрифические, еретические, а иногда и языческие мотивы. Вокруг этих легенд развертывалась идеологическая борьба. Образцы таких легенд мы встречаем во многих паломнических хожениях. Особенно много апокрифических легендарных мотивов у Даниила и языческих у Анонима. И в этом сказалась связь авторов этих хожений с народом. Однако не только христианские легенды, но легенды вообще уже отсутствуют в хожениях Афанасия Никитина, Неизвестного Суздальпа и у гостя Василия в первой части его хожения, до описания Палестины.

* * *

Задачи жанра потребовали от древнерусских писателей-путешественников разработать и систему стилистических приемов описаний увиденного. Эта система несложна, нередко она нарушалась в частностях, но в основных своих принципах соблюдалась. Как правило, описания строились на нескольких основных приемах, используемых в различных сочетаниях и с предпочтением одного из них.

В паломнических хожениях, например, нередко о предмете рассказывается через его действие. Стефан Новгородец так описывает икону Богородицы: «...в теремци икона свята а Богородица: таа икона посылала мастеры на Кыев ставити церкви Печерьскыа во имя святыа Богородица. Тая ж икона плакала, коли фрязове хотели выняти, и слезы еа поймали пред нею церковникы; в жемчюг тые слезы положены. Таа икона много больных исцеляет».

Автор рассчитывал здесь на то, что икона Богородицы хорошо известна читателю, поэтому ее описание не могло представлять интереса. Но те легендарные рассказы, которые связаны со «святыней», имели особую значимость для путешественника, поскольку они были главной причиной самого путешествия, и он поведал о них в духе сложившейся традиции.

Любопытен другой традиционный стилистический прием, который условно можно назвать «нанизыванием». Он применялся в описании сложного объекта. Сначала назывался более объемный предмет, за ним следует цепь предметов с уменьшающейся объемностью. Истоки этого приема лежат глубоко в народном творчестве, он напоминает игрушечные «матрешки» и сказочный прием типа: дуб, на дубу — сундук, в сундуке ~ утка, в утке — яйцо, в яйце — иголка. Прием этот широко распространен в новгородских хожениях.