Книга хожений. Записки русских путешественников XI-XV вв

Аноним с помощью этого приема так рассказывает о памятниках культуры Царьграда, разрушенных крестоносцами: «Оттоле на царев двор на полдень: есть царьвь двор Константинов над морем над Великым; есть на цареве дворе узорочье. Над мором высоко поставлен столп камеи, а на столпе 4 столпци каменных, а на тых столпцех положен камеи синего аспида, а в том камени вырезаны псы крылаты и орли крылаты камены и бораны камени; боранам рога збиты да и столпы обиты...»

Как видим, описание строится на определенной последовательности: царев двор, на дворе — узорочье, в узорочье — столп, на столпе — четыре малых столица, на малых столпцах — камень, на камени — псы крылаты, орлы, бараны и т. п.

Приемы эти просты, лапидарны и традипионны. В живописи, например, им соответствуют художественные принципы древнерусского иконописного изображения.

Язык хожений в основе своей народный, разговорный. По своему синтаксическому строю и лексическому составу лучшие произведения этого жанра (хожения Даниила, Анонима, Стефана Новгородца, Игнатия, Афанасия Никитина и др.) были доступны самому широкому кругу читателей — настолько прост, точен и вместе с тем выразителен пх язык. Вот как Даниил говорит об Иордане: «Иордань же река течет быстро, береги же имать обон пол прикруть, отсуду пологы; вода же мутна велми и сладка пити, и несть сыти пиющим воду ту святую; ни с нея болеть, ни пакости во чреве несть».

Короче и яснее, чем сказано у Афанасия Никитина, сказать невозможно: «Оны его взяли часа того да и разграбили»; «А тот пошел куды его очи понесли»; «тысячу золотых на главе твоей возьму»; «А у жены дитя родится, ино бабить муж (т. е. выполняет женскую работу. — Н. И.), а имя сыну даеть отец, а дочери мать».

Однако рассказывая о некоторых предметах и событиях, особо их волнующих, писатели-путешественники отступали от принципа простоты, прибегали к высокому стилю — к усложненному синтаксису, ритмическому строю речи, к аллитерациям.

Некоторые места описания в хожениях распадаются на ощутимые ритмические единицы. Игнатий Смольнянин так, например, описывает иностранных представителей, присутствовавших в константинопольской Софии на доставлении на царство Мануила: «Бяху же ту и Римляне от Рима, // и ото Испании Немцы//, и Фрязове от Галаты, //, а инии Цареградцы, // а инии Зеновици, // а инии Венеции, // а инии Угри//. И тех беаше чин видети чуден. // И стоаху на два лика; // в каждо своеа земля знамя имеаху, // на себе и одеаниа: // овии багряны бархаты, // а друзии вишневы бархаты, // а инии темносини бархаты, // а инии черны бархаты, // вся же старческим чином, // нещаплива».

Однако это не та витиеватая, риторически изысканная речь, которую мы встречаем у предшественника Даниила — митрополита Киевского Илариона, у Кирилла Туровского или у младшего современника Игнатия — Епифания Премудрого и которая адресована аристократическому читателю. Стиль хожения Даниила, например, пронизан элементами устного народного творчества, к которому не был глух русский игумен, насыщен народной образностью и поэзией: «людей бещисла много множество», «запечатаны печатию царскою», «и начаша пети песнь проходную».

Ритмичность языка в хожений Игнатия Смольнянина строится на приемах народной поэзии, на двухкратном в трехкратном повторении однородных членов предложения и на аллитерациях: «бысть же путное шествие печально и унылниво»; «дивно же и красно стоят рядом, яко стози малы, белы же в светли зело, над рекою над Сосною»; «быша им громы в трескы и молниа»; «с великим страхом и трепетом, в умилением, и смирением»; «и смирение, и любовь, и милость» и др.

Какой высокой поэтичности достигает Игнатий Смольнянин другим художественным приемом — многократным повторением слова в различных сочетаниях с другими словами: «овии багряны бархаты, а друэии вишневы бархаты, а инии темносини бархаты, а инии черны бархаты»; «койждо лик свое знамя имеаше, на персех ношаху: овии жемчюжен, овии обручь злат на шии, овии цепь злату на шии и плечех, а друзии свое знамя, а инии свое знамя, а сии свое знамя; койждо лик, вси равно свое знамя имеаху» и др.

Язык хожений избегает абстракций, он точен и по своей лексике и изобразительным средствам. Его определения не претендуют на оригинальность, сегодняшнему читателю они напоминают постоянные эпитеты устной народной поэзии — в них обычно указывается на материал, из которого сделан предмет, на его объективные качества: «столпи камени багряна, красни велми, аспиду подобии»; «вырезаны псы крылаты и орли крылаты камены, и бораны камени» (Аноним). Лишь изредка встречаются оригинальные метафорические обороты: столп «Петров... велми красен, прочернь и пробел видом, аки дятлен» (Стефан Новгородец), то есть черный с белыми пробелами, походил на расцветку дятла. Игнатий Смольнянин рассказывает, что путешественники удивлялись в Константинополе «величеству и красоте безмерной церковной». Выражение «красота безмерная» вызвало восторг у известного историка древнерусской архитектуры Н. Н. Воронина.