Книга Корешей

Марти получил письмо от друга с которым плавал на Честер Нимиц. Товарищ сломал бедро и теперь срал под себя. Через это бедро он потерял работу апартмент и питомцев. Последней ушла его подружка. И что особенно бесило Марти — все подружку понимали «как ей, бедняжке, с ним трудно». Еще бы. Небось когда он на двух работах вламывал, бедняжке не было трудно. Шалавам не трудно только одно — раздвигать ноги и делать метровые ногти в китайском маникюрном салоне. Так считает Марти, а я давно с ним не спорю.

Еще один человек, которого Марти хочет «шлифануть» перед выходом это Человек-гидрант. У Гидранта закатаны до колен оранжевые штаны, а его короткие икры напоминают классику американских улиц — красный приземистый пожарный гидрант.

По утверждению Марти, когда он работал менеджером в вино-водке, Чел-Гидрант звезданул там бутылку канадского виски «Черный вельвет». Скоро, всего дней через пятьдесят, Гидрант за это ответит. Марти будет бить его смертным боем. Мне Человек-Гидрант помогает библиотечить, так что мартиной ярости я не разделяю. Да и вообще не уверен, что Марти его с кем-то не путает. Айриш в последнее время начинал подганивать. Каждый день говорит, что осталось пятьдесят два дня, хотя у него и на прошлой неделе было пятьдесят два. Это недобрый знак. Если человек забывает сколько осталось сидеть — дело дрянь.

23

Новости о том что кто-то выходит замуж, забеременел, а то и счастливо разродился моментально расходятся по суржико-язычной диаспоре пятидесятников Кливленда. Мемы пятидесятников связанны с размножением и последующим покаянием и причастием.

На три-четыре тысячи русскоговорящих особей Кливленда приходится семь церквей-пятидесятников, каждая из которых монополизировала высокоскоростной доступ к жизни вечной. Борьба христианских кланов напоминает войны тупоконечников с остроконечниками в романах ирландца Джонатана Свифта. Свифт хорошо знаком с матчастью, так и сам служивал пребендарием собора Святого Патрика в Дублине.

Хотя дядя Саша Мракисян с позором изгнан из общины брата Стефана, он не только не покаялся в грехах, но и пристроился в одну из конкурирующих церквей. Восстанавливает карьеру проповедника-лоббиста.

В соответствии с доктриной брата Стефана, следовало буквально проделывать все что сделал Христос в первый юхарист — то есть мыть ноги, потом пить вино, а потом уже преломлять просвирку. «Омовение ног есть высшее проявление братской любви».

А в более крупной церкви брата Богдана Бутрия, где количество богатых прихожан не позволяло опускаться до такой вызывающе негигиеничной процедуры как «высшее проявление братской любви». Великое таинство осуществлялось за счет больших сборов, которые позволяли содержать профессиональный хор и проводить гастроли странствующих маклеров-проповедников, фокусников-целителей и прочих факеров-воскресителей мертвых.

Названия церквей кливлендских происходят от фамилий пресвитеров и произносится на украинский манер: «А вы до кого ходите? Мы-то? Мы до Стефана ходимо. А вы? А мы до Кальки» Брат Калька хороший автомеханик, но косноязычный проповедник. Когда я слышал суржик «А мы до Кальки ходим», творческая наличность цитировала «Место встречи изменить нельзя» и хотелось крикнуть с блатным акцентом одесских иудеев: «Ах до Кальки? Вот оно как! А вот мы только до Промокашки и ходим!»

Саша Мракисян воспользовался слабым словарным запасом пресвитера Кальки и сделал ошеломляющую карьеру чревовещателя. Позже, не без участия Мракисяна, брат Калька был уличен в растлении малолетних хористок и пожизненно лишен привилегии управления автотранспортом на территории США и Канады.

Меня и мою будущая жену интриги бумажных тигров интересовали мало. Мы уже миновали стадию длинных телефонных разговоров, которые заканчиваются игрой: «Ну, ты первый вешай трубку! А у нас говорят не «вешай», а «клади»! Ну тогда клади ты первый!»

В тот счастливый период я по ночам драил магазины сети органических продуктов «Воркующий Чикен». Обычно к пяти утра чикен блестел, пользуясь терминологией пана Шебастьяна, «як у котка яи» и я мчал к невесте. Жили Баблояны на первом этаже дешевого апартмент комплекса, и вскоре я уже тихонько стучал в окно спаленки, где спали Кирка и моя будущая жена.

Она просыпалась сразу, позволяла быстро чмокнуть ее в щеку и сбегав к холодильнику протягивала мне припасенные бутерброды. Эта забота и бутерброды после ночи на воркующем чикене имели для меня гораздо большее значение, чем какие-либо документы или грин карты.

Возвращаясь сейчас мыслями в то время, на фоне последних событий с кольцами, букетами, лесбиянками и ментами, я уже начинаю сомневаться:

«А делали ли она это от души и по любви? Или может мама-Баблоян научила ее, что путь к сердцу мужчины лежит через примитивные изгибы пищеварительного тракта?»