Книга Короткого Солнца

Как вы видите, я изобразил старый рисунок. Значит ли это, что я продолжу эту глупость? Без сомнения. Крапива никогда не прочтет его, я знаю. И мои сыновья тоже. Или, я должен сказать, те сыновья, которых я оставил на острове Ящерицы. [Крапива прочитала его. А также Копыто и я. — Шкура.]

Никто из моих сыновей, за исключением, пожалуй, Сухожилия. Это было очень странно — я должен не забыть, что надо написать об этом больше — приехать в Паджароку, зная, что Сухожилие уже там. Не мог ли он последовать за мной из Зеленой в Виток, а из Витка — обратно сюда? Конечно, нет. Тем не менее происходили и более странные события. Я почти надеюсь, что он это сделал.

Бахар[30] пришел сказать мне, что нас снова отбросили назад, почти до города. Я сделал перерыв, но не настолько серьезный, чтобы я снова нарисовал знак трех витков. По крайней мере, я так думаю.

Он худой и нервный человек, этот Бахар. Откуда у него такое имя, которое должно означать, что он толстый? Расчесывая пальцами косматую бороду, он закатывал глаза, давая мне понять, что все потеряно, город падет в течение одного-двух дней, нас, мужчин, зарежут, как коз, наших детей поработят, наших женщин уведут с собой. Я затрещал, как сверчок, и, кажется, немного его приободрил. Бедный Бахар! Каково это — быть хорошим человеком, но всегда ожидать несчастья, а также нашествия воров и убийц?

У меня есть жена из Хана, если другие еще не убили ее. Мы зовем ее Чота[31]. Имя («маленький») ей подходит.

Слишком жестоко, может быть.

От одного разговора с Бахаром я проголодался. Он всегда выглядит таким худым и голодным. Я не помню, когда в последний раз был голоден.



 

Чанди промедлила, когда я позвонил в колокольчик. Чтобы наказать ее, я сказал, что хочу, чтобы кто-то другой принес мне еду. Если бы я задумался, то понял бы — она боится, что я попрошу ее убить меня. Моти рассказала ей, как я и предполагал; они рассказывают друг другу все. Во всяком случае, ко мне пришло вдохновение. Время от времени, у всех бывают хорошие идеи, даже у меня. Большинство наших идей пришло в голову Крапиве, за исключением бумаги.

(И все же, бумага была замечательной идеей.)

Она писала более четким почерком, чем я, но ненавидела продумывать все в предложениях и абзацах; составленная ею, наша книга стала бы не чем иным, как сухим перечнем фактов.

Как этот отчет. Я слышу, как она это говорит.

Так что Чота принесла мне вино, рыбу и фрукты, свежие и маринованные овощи, плов и тонкую лепешку, которую все здесь едят за каждой трапезой, такую же круглую, плоскую и желтоватую, как ее лицо. Она осталась прислуживать, и вскоре я понял, что она голоднее меня. Они не давали ей есть или держали ее слишком расстроенной, чтобы она могла есть.

Я усадил ее рядом с собой, зачерпнул для нее плов — маленькие шарики вареного теста, смешанного с рублеными орехами и изюмом, — и заставил съесть его. Вскоре она уже говорила о доме и умоляла меня разрешить ей жить со мной. Она назвала мне свое настоящее имя, которое я уже забыл. Оно означает музыку, которую играют в тенеспуск.

Я поговорил с ней о войне и сказал, что надеюсь, что Хан примет ее обратно, если Гаон падет. Она настаивает на том, что ее сестры-жены непременно убьют ее, как только узнают, что я мертв, а если не убьют, то ее собственные люди отрежут ей груди.

Что с нами происходит? Как мы можем так поступать друг с другом?

Сейчас она спит. Бедное, бедное дитя! Надеюсь, боги пошлют ей мирные сны.

Бахар хотел, чтобы я принес жертву Сфингс. Может быть, я так и сделаю. А еще это могло бы воодушевить наших людей.

Писать обо всем — утомительная работа. Буду краток и потом посплю рядом с Чотой.

Она умоляла меня взять ее с собой, что я и сделал. Она никогда не ездила верхом на слоне. Наши труперы были вне себя от радости, увидев меня, или, во всяком случае, они были достаточно вежливы, чтобы притвориться, что это так. Они, наверно, думали, что я мертв и что никто им этого не скажет. Я оставил Чоту в длинном шатре на спине слона, одолжил лошадь и поехал вдоль нашей линии, улыбаясь и благословляя их. Бедные, бедные души! Большинство из них никогда не держали в руках ничего более опасного, чем вилы. Они храбры, но мало кто из них знает, что их ожидает. Их офицеры читали о Шелке, так же как Хари Мау и Бахар, и именно поэтому я здесь. Эти бедные труперы слышали только сказки — по большей части фантастические. И все же они приветствовали одноглазого человека с белыми волосами.

У нас есть слоны, но они не будут топтать наших врагов. Грохот карабинов пугает их так же, как и меня. Слоны пугают наших лошадей, которые не боятся карабинов. Что за виток!