Книга крови

Попав наконец в лабиринт улочек Либрополиса, Кэт и Пасьянс предоставили Пипу самому выбирать дорогу. В фахверковых[14] домиках, верхние этажи которых нависали над нижними, царила оживлённая суматоха: в каждом находилась либо книжная лавка, либо антикварный магазин. Из открытых дверей и окон сочился книжный аромат. Мальчик приходил всё в большее возбуждение и ускорял шаги, словно охотничья собака, взявшая след. Пасьянс пробормотал что-то похожее на «самое время отведать пирожков… или, на худой конец, печенья».

На глаза друзьям часто попадались плакаты с красовавшимися на них требованиями увеличить участие жителей в делах управления. На некоторых застеклённых стендах висели статьи, критиковавшие решения муниципалитета Либрополиса, а в какой-то момент их остановил кентавр, раздававший листовки под присмотром трёх полицейских. Кэт взяла одну. На ней красовалась карикатура на Рашель Химмель – глава Академии, наморщив лоб и вооружившись словарём, продирается через толстый роман, который едва удерживают её тоненькие ручки. Краем глаза Кэт заметила, что стражи порядка, надзиравшие за кентавром, тоже заглядывают в листовку и ухмыляются. Тот, что помоложе, сложил бумажку и засунул в карман своей чёрной форменной шинели, прежде чем отправиться дальше.

– Объявлений «Разыскиваются» уже больше нигде не видно, – заметил Пасьянс. – Ни единого.

Слова Пасьянса окончательно подтвердили то, что бросилось в глаза Кэт, ещё когда они пересекали мост. Объявления о розыске братьев-бардов исчезли, только кое-где от них остались клочки бумаги с обрывками слов.

Рашель, которая, судя по её выступлениям, чувствовала себя в должности представителя Академии как рыба в воде, обещала перемены – и перемены были налицо, во всяком случае сейчас. Поговаривали о том, что в рядах чиновников старой закалки назревало недовольство, однако никто из них не осмеливался открыто выступить против новой правительницы, пользовавшейся всеобщей популярностью. Даже протесты на улицах города выглядели как-то несерьёзно. Несомненно, потребуется время, прежде чем все слои общества осознают последствия упразднения гетто и уравнения прав экслибров и людей и смирятся с ними. Однако до тех пор позиции Рашель в убежищах окончательно упрочатся.

Вся эта политика нисколько не заботила Пипа. Он был в восторге от возможности бродить по переулкам, восхищённо пялиться на полки магазинов, ломившиеся от книг, и затаив дыхание рыться в старинных приключенческих романах. Пасьянс в это время топтался у дверей и мечтал о пирожках, а Кэт нервно вышагивала перед магазином взад и вперёд, обшаривая взглядом окрестности. К её собственному удивлению, до сих пор она не обнаружила ничего вызывающего недоверие.

Если Рашель сдержит своё слово и дальше и не будет преследовать оппозицию и протестующих, в Либрополисе – и не только здесь – многое должно будет измениться. Вести, поступавшие из других убежищ, тоже говорили о том, что свободы, нежданно-негаданно свалившиеся людям на головы, уже приносили первые плоды. Не все доверяли новым порядкам, однако некоторые уже с радостью пользовались ими. Многие желали возвращения Корнелиуса Кирисса на пост бургомистра Либрополиса. Кэт предполагала, что рано или поздно он вернётся из ссылки, если ему официально предложат снова занять свою должность. Рашель не пожалеет средств для того, чтобы укрепить имидж новой, лучшей Академии с ней самой во главе. Прекраснодушие – это, конечно, хорошо, однако своё истинное лицо правительство покажет лишь спустя несколько месяцев, а возможно, и лет.

Как бы то ни было, жители резиденции большинством голосов решили пока сложить оружие. Не склонная доверять кому-либо в принципе, Кэт проголосовала против, но подчинилась решению большинства и была готова пересмотреть свою точку зрения. Она спрашивала себя: как бы проголосовал Финниан? Прежде он бы не сложил оружия, пока последний гвардеец не будет разоружён, а дворец правительства захвачен, однако в последние месяцы даже он сомневался в целесообразности жёстких методов Сопротивления.

Пип бесцельно блуждал по улицам, постепенно доводя Пасьянса до белого каления. Периодически в голове Кэт всплывали воспоминания о Пипе, не наделённом талантом библиоманта, – расплывчатые картины, дежавю, которое Кэт не в состоянии была надолго удержать в памяти.

Иногда она спрашивала себя, не были ли перемены, свидетелями которых они стали, более глубокими, чем им казалось. Однако в следующую минуту она снова отвлеклась на Пипа и радовалась, что он нашёл что-то, забавлявшее его. Она была готова скорее собственноручно напечь гору пирожков для Пасьянса, чем лишить мальчика повода быть счастливым.

В тот день они не побывали в гетто, но прошли мимо одного из прежних входов в него. Охрана была снята, колючая проволока исчезла, ограду постепенно разбирали. Кое-где уже ничто больше не напоминало о том, что ещё недавно здесь проходила граница, разделявшая город.