Книга Лазури

— Да. Все на свете растет, становится когда-нибудь больше и крепче. Это еще один закон, установленный уже не людьми, а миром, в котором мы живем.

— И ты тоже выращиваешь пищу?

— Нет, у меня нет необходимых для этого навыков. Мне приходится выполнять для людей другие важные дела, чтобы выменять пищу на них.

— Но ведь все хотят есть… Это несправедливо!

— Справедливо, дочь. Многие из людей не могут того, что могу я, но им все равно это требуется. Это честный обмен — ты берешь мое, я беру твое. Только так и можно создать достойное общество.

Стремление осмыслить полученные сведения боролось на ее лице с недоумением. Ну конечно. «Мама умеет всё». Все мы когда-то через это прошли.

— Пропусти-ка, — я перехватил пакет другой рукой. — Мне надо разобрать пакет.

Идя по коридору, я заметил, что вид у нее был странный: смущенный и в то же время гордый, словно она в мое отсутствие заманила в квартиру бенгальского тигра и устлала его шкурой пол в гостиной.

— Что такое, Суок?

— Отец… Я вчера смотрела, как ты все делал, и…

— И?.. — подбодрил я, видя, что она замялась.

— Вот…

На столе стояла моя утренняя чашка, которую я забыл там перед уходом. Разумеется, немытая — я заметил на краю знакомый потек. Над чашкой еще поднимался легкий парок. Один из табуретов был передвинут к буфету, где стоял чайник.

— Ты приготовила мне чай?

— «Чай»? Это сладкое и крепкое так называется? Да…

— Хм… Спасибо, — я поставил пакет на пол, взял чашку и отхлебнул.

Ну, знаете… Такой чай, наверно, подавали Посейдону, когда он забредал на Олимп поиграть в преферанс с родственничками. Я почувствовал во рту жжение и осознал, что физиономия скручивается в невероятный клубок. Он был невероятно соленый. Его как будто приготовили из морской воды. От того, чтобы не выплюнуть адово пойло сразу, меня удержала только собственная поспешность: я выпил отпитое залпом. Желудок в ужасе зашевелился. Не отравиться бы…

Увидев, как меня перекорежило, Суок перепугалась:

— Что такое, Отец? Это плохо? Невкусно?

— Что это, Суок? — проскрипел я сквозь сведенные судорогой челюсти.

— Ча… чай… Я делала, как ты, я… положила пакетик и насыпала белого порошка… Три ло… ло… жки… — ноги ее подкосились, она села на пол и уткнула лицо в ладони. Плечи ее содрогались от рыданий.

Елико возможно тихо глотнув чистой воды и вылив проштрафившийся чай в раковину, я поднял мою маленькую повариху и усадил на колено.

— Не плачь.

— Прости, Отец, я такая плохая, скверная, злая дочь!

— Не говори глупостей. Ты не плохая и не злая.

— Нет, плохая! — всхлипнув, она уткнулась лицом мне в куртку. — Я только ем да сплю и ничего, ничего для тебя не делаю! Ты так обо мне заботишься, а я только все порчу! Меня надо прогнать от тебя далеко-далеко, чтобы я тебе даже на глаза не попадалась, гадкая, злая Суок! Я… я… хлам!

Я обомлел. Ну это уж слишком!

— Прекрати нести чушь, Кокуосэки, а то я действительно рассержусь, — строго произнес я, заставляя ее посмотреть мне в глаза. — И никогда не называй никого этим глупым и злым словом, а уж себя — в первую очередь. Хлам не вышел бы из-под моих рук. Ты расстроена, что попробовала что-то и у тебя не получилось? Но вспомни, как училась ходить. С первого раза хорошо не получается ничего. Запомни это.

— Но я ведь смотрела… Нет, я плохая и глупая, Отец! Я все перепутала!

— Хватит накручивать себя. Ведь ты даже не знала, какой именно порошок надо класть в чай. А их три, и они очень похожи.

— Как же их различить?..

— Смотри. Сахар сладкий, и его крупинки похожи на маленькие кубики. Тот же, что положила ты, соленый и горьковато пахнет: им приправляют еду, чтобы она была вкуснее. А есть еще мука, она безвкусная и не растворяется в воде. В следующий раз чуть попробуй на вкус то, что собираешься класть в пищу. И запомни, что на каждый объем нужно свое количество. Не раскисай. Только трудом достигается успех.

— Хорошо, Отец. Я не буду раскисать. Но я так хочу помогать тебе, хоть что-то для тебя сделать! — ее пальцы теребили золотую ленту. — Ты же… ты ведь…

— Успокойся, дочь. Очень скоро ты сможешь помочь мне.

— Правда? — просияла она. — Когда, Отец, когда?

Я пораскинул мозгами. Пожалуй, время подошло.

— Сегодня, Суок. Мы приступим к делу сегодня вечером.

Коракс

Мало-помалу, повинуясь собственной странной логике, тексты успокоились и собрались в некое подобие системы. Конечно, до идеальной упорядоченности архива им было далеко, но все же Василий Валентин не лез в диспуты с Гебером, а Альберт Великий не пытался стереть фрагменты «Алхимической свадьбы» Христиана Розенкрейца.

Пропало и давление, распиравшее голову изнутри — я снова был здоров и мог продолжать путешествие.

Соу вернулась со своего обхода с довольно расстроенным видом, хотя явных причин не было заметно.

— Что-то случилось?

— Да, мастер, я несколько в тебе разочарована. — Соу говорила тихо, не глядя мне в глаза.

— Что такое? Я что-то сделал не так? — удивленно воскликнул я.

— Скорее не сделал. Тебе надо быстрее учиться, иначе нам не хватит никакого времени.

— Поясни, где я ошибся, Соу. Я не понимаю.

— Попробуй прислушаться к своим чувствам. Ничего не замечаешь?