Книга Лазури

— Если тебе так удобнее, не дисгармонирую. Келли… Хм. Напоминает имя моего восприемника. Хотя у него посреди детерминанта стояло что-то твердое, как ось в параболе… Кстати, а что находится внутри ее? На что это похоже?

— На кота.

— Что такое "кот"?

— Живо… Существо такое, — попытался отмазаться от зуболомных пояснений я. Не вышло.

— Построй.

— Из чего?

— Вариантами. Или тебе нужна материя? Но у меня ничего нет, кроме тебя. Ты не согласишься принять его форму?

— Не соглашусь. Не сегодня. Мне нельзя, — зачастил я, мгновенно взопрев. — И вообще, засиделся я что-то. Просыпаться пора и все такое… Дома плюшки стынут, чай стоит, собака не кормлена, слоупоки не пуганы…

— Ты покидаешь меня? Это тоже неплохо. Асимптоты не нужны, — произнес Келли с интонацией истинного битарда. — Но я категорически против того, чтобы ты опять задавал неопределенность. Ту поверхность мне едва удалось вернуть в свое поле. Не повторяй этого больше.

— Это был не я. Да я и не умею так делать. Как отсюда выбраться?

— "Выбраться"?

Ох. Ничего себе начинается неделька. Я попытался проснуться, но это редко кому удается и в более спокойной обстановке.

— Почему ты еще здесь? — кот капризно упер руки в боки.

— Как покинуть это место?

— Меня?

— Да, тебя. Не меня же. Есть тут двери, окна, кроличьи норы, десантные люки?

— Не резонирую.

— Тут есть вообще что-нибудь, кроме тебя?!

— Только ты да моя поверхность разрыва. Но мне непонятно наличие периода у твоих вариант. Ты как будто сам не слишком хорошо представляешь, что хочешь построить. Что такое…

— Да погоди ты! — как всегда в экстремальной ситуации, голова заработала очень четко. — Твоя поверхность — в ней есть только кот или еще что-то?

Порождение кхаджурахского Шарля Перро непонимающе нахмурилось, отчего чалма окончательно съехала на глаз.

— С тобой невозможно резонировать, ты постоянно строишь асимптоты, существо. Или убегаешь на другую сторону оси. Я не знаю, что находится вне меня. Ты говоришь, там кот, но что это такое, не объясняешь. Может быть, там два кота. Может, поток из факториалов. А может, просто производная от нуля. Я ни разу туда не заглядывал. Да и не мог.

— Тихо, Чапай думает! — я уже расходился, как холодный самовар. — Если она вне тебя, значит, тебе индиффирентно, что со мной там случится?

— Абсолютно.

По крайней мере, он был честен.

— Тогда поворотись-ка, Шинку!

— Что?

— Не резонируй, я устал от этого! Просто подтяни меня поближе к ней.

Келли обиженно поморщился, но послушно подошел… подплыл… подвспыхнул… Все не то. Он перемещался таким же образом, что и возник, цепочкой вздувающихся и стягивающихся пустот собственного тела, словно газовый пузырек в воде.

Я сделал несколько глубоких вдохов. Как странно. Ведь воздуха-то не было.

— Бросай! — крикнул я.

И ничего.

— Бросай меня туда!

— Что такое "бросай"?

— М-мать!.. Вытолкни меня наружу!

Кот довольно улыбнулся и шагнул в сторону. За ним скрывалась деревянная дверь. Я успел взяться за ручку и потянуть, когда Келли очень убедительно доказал мне, что использовать слово "вытолкни" в разговоре с существом, не имеющим понятия о человеческой анатомии, нельзя ни в коем случае. Никогда и ни за что.

Золотой туман, неживший мое тело, сдавил меня, словно гидравлический пресс. Я ощутил невероятную боль, услышал хруст моих костей и зубов, замычал и начал выдираться из хватки полоумной функции. Тщетно. К счастью, когда я уже задыхался, дверь со стуком распахнулась, в спину ударил уже знакомый штормовой сквозняк, и меня второй раз за ночь выкинуло из своего сна в чей-то соседний.

Холод — камнем на грудь.

Я сидел на чем-то твердом. СИДЕЛ. Какое счастье — осознавать происходящее.

Осознанием дело, впрочем, и ограничивалось. Мир вокруг представлял собой янтарные потоки, похожие на толстые пряди волос, текущие в одном направлении, но под разными углами, подчас приближавшимися к прямому. Сверху зияла черная бездна, в которой едва заметно мерцали редкие сиреневые звезды.

Верхом на одном из потоков, аки Евгений на звере мраморном, восседал я. Он плавно скользил подо мной, меняя текстуру, но не сдвигая меня с места. Я как будто сидел на стеклянной трубе, по которой тек расплавленный янтарь. И все же я ощущал его движение, чувствовал размеренные толчки в бедра, когда отдельные струйки скребли по ним каким-то завязшим в них мусором, осязал смешение их.

Я был слаб, как котенок. Медвежьи объятья тупоголового Келли измяли и расплющили мое тело, в груди ощущалась нехорошая больно-соленая сырость, сердце отплясывало не в такт, стуча, словно пьяная лошадь копытами. Сожженное колдуном лицо вновь словно крапивой терли. Тихо вздохнув, я плавно опустился на спину и распластался на прохладном потоке.