Книга Лазури

И поразмыслить наконец. Кажется, я ухитрился придумать (или пожелать?) оружие, которым можно защититься или атаковать из любого положения, но не вспомнил о мануале к этому оружию. Теперь придется до всего доходить самому. О степени скрытости я тоже не подумал. Каждый мой бросок — хотя теперь уже скорее «выстрел», — сопровождался ярко-синей вспышкой вокруг ладоней. Из засады не ударишь. Разумеется, я не собирался сводить кару к трусливой атаке из-за угла, но факт того, что Коракс, даже в виде своей иной вероятности, — а где еще я мог видеть подобный огонь? — и тут сумел мне подгадить, изрядно бесил.

Удружил волшебный кролик, ничего не скажешь. С другой стороны, это было лучше, чем кулаки или купленный на обувном рынке из-под полы короткоствол. Честно говоря, я не был уверен, уязвим ли еще для пуль мой враг.

Минуты тянулись, как часы, зато часы побежали минутами. Опустошив холодильник и буфет, я отправился в магазин и основательно закупился, вогнав кассиршу, уже несколько лет пробивавшую мне только бомжпакеты да молоко, в состояние грогги. Что она там себе подумала, я не знал и знать не хотел. Мне была необходима здоровая и серьезная пища, а не суррогаты. Зарплату выдали на прошлой неделе, счета были оплачены в тот же день, так что позаниматься я мог основательно. Придя домой, я вывалил хабар на стол и с наслаждением в первый раз за полгода приготовил себе гречневую кашу. Амброзия.

Около суток после этого я только и делал, что ел, спал и отдыхал. На рассвете я решил возобновить тренировку, но большого успеха не достиг — хоть меня уже не мотало, как жесть на ветру, черный лед высасывал силы, пробивал руки дрожью слабости, так что стрелок из меня по-прежнему был неважнецкий. Потом — как нельзя вовремя, — мне пришел на ум последний совет Лапласа, даже не совет, а просто полунамек, на которые он столь падок. Пришлось снова отправляться в Пад и вносить корректировки в свое логово. Нельзя сказать, что Черное Облако встретило меня с распростертыми объятьями, но мне было наплевать. Я соорудил для Белой Карты, так и забытой мной на верстаке, горн — не прежний, кузнечный, но нечто среднее между забракованной мной когда-то жертвенной чашей и стеклянным автоклавом. Она повисла над пламенем в центре прозрачного куба, испуская неяркий оранжевый свет. Стенки куба слегка вспучило, так что я скрепил упрямством и их.

Не знаю, зачем это было нужно и каким образом помогло, но, вернувшись домой, я обнаружил, что после каждого удара меня больше не тянет одновременно в туалет и в кровать. Я не стал Железным Арни, чересчур мощные выпады все еще тянули из меня жилы и силы, но с более легкими и быстрыми дело пошло на лад. Вдохновленный успехом, я обрушил град лепестков и игл на злосчастную стену, уже и так напоминавшую барсову шкуру. Один раз мне даже удалось выдать короткую очередь из семи-восьми кристаллов, выбившую в стене угольно-черную выемку. Повторить успех сразу мне не удалось. Ничего. Все приходит с опытом.

Ки-ай!

Следующие несколько дней я забивал на ожидавший меня на винчестере фриланс, выходя из дому только для того, чтобы затариться сигаретами. Сперва я работал едва ли не круглые сутки, прерываясь только на еду и короткий сон. Порочность такой стахановской политики самосовершенствования стала явной после того, как на середине второй тренировки меня внезапно хватил сердечный приступ. Сердцем я никогда прежде не маялся, поэтому сразу сообразил, что дело плохо. Телу надо было не только есть, но и спать. Шлепнет кондратий — что тогда буду делать? Отлежавшись, я решил увеличить время сна с трех до шести часов, и работать стало намного легче. Еще два дня прошли в напряженном постижении закономерностей действия моего оружия. Кристаллы помаленьку начинали понимать, чего именно я от них хочу. Доля попаданий в мишень значительно повысилась. Процентов этак до пятидесяти.

Волей случая пятый день стал последним. Я как раз попытался нанести удар из очень сложного положения — сильно отклонившись назад на одной ноге, уткнув подбородок в грудь и подняв руки немного выше головы. Инерция набросила ворот майки мне на нос, я принюхался и наконец четко понял, что именно упустил из виду за эти дни. Мне отчаянно и безотлагательно надо было помыться. От меня исходило амбре похлеще того, что стояло в Паде, пятки стремительно приближались к состоянию абсолютно черного тела, а одеждой можно было глушить рыбу в Байкале. Брезгливо содрав с себя посеревшую полотняную чешую, я швырнул ее в бельевую корзину и пошел совершать омовение.