Книга магии

Еще Колрин раздумывал, а не положить ли руку на Пограничный Столб и не попросить ли камень сообщить все, что ему известно об этой загадке. Но счел эту идею несерьезной и тут же выбросил ее из головы. О подобных камнях он знал немного больше, чем рассказал Вендрель. Большинство из них были давно мертвы – или растеряли оживляющую их силу. Ну а те немногие, кому удалось сохранить ее, не были расположены иметь дело ни с кем, кроме самых чистых душой смертных, а посему лучше всего было оставить их в покое.

Хотя в таком случае камень должен был сам разрешить кому-то оставить здесь посох, иначе где-нибудь среди снопов ячменя лежал бы уже мертвый маг, обломки посоха разлетелись бы по всем общинным полям, пылали бы пожары и кричали люди, но вот вызывать его из леса было бы уже ни к чему.

Еще одна большая загадка.

Колрин вздохнул и устроился шагах в двадцати от Пограничного Столба и рябины, на пригорке, с которого обзор был получше. Он уселся на землю, прислонившись спиной к стене, разделяющей поля Гамеля и Трейка, и погрузился в состояние, известное среди магов как двельм, призывая магию, которую до сих пор хранил в различных накопителях, чтобы при случае направить ее в собственный резерв или зарядить имеющиеся в наличии амулеты.

Двельм был одним из ключевых моментов подготовки для всех практикующих магию, поскольку те амулеты, которые хорошо сохраняли силу, отдавали ее неохотно и медленно, а те, из которых сила высвобождалась легко, совсем не могли ее хранить; и любое сочетание этих качеств в одном амулете непременно приводило к ослаблению обоих. Первые обычно изготовляли из камня, окаменевшей древесины, янтаря или золота, реже – из рубинов или изумрудов; а вторые из серебра или бронзы с лунными камнями, бриллиантами и прочими полупрозрачными драгоценными камнями, а также из молодой древесины и фарфора.

Хороший посох, сделанный из старого мореного дуба, с бронзовым навершием и железной подошвой, становился, бесспорно, несравненным магическим инструментом, ведь он отлично сохранял силу и мог достаточно быстро высвобождать ее. По этой самой причине посох был у каждого мага. Хотя палочка из старой ивы, окованная золотом или серебром, вполне могла его заменить, если магу приходилось притворяться кем-то другим.

Но у Колрина не было ни посоха, ни палочки, ни, если уж на то пошло, даже магического кольца. На его пальцах, все еще перепачканных фазаньей кровью, не было вообще никаких украшений.

Солнце уже клонилось к закату, когда мужчина наконец вынырнул из магического транса. Вендрель приходила и оставила корзину на стене неподалеку. Он подхватил ее и отнес к облюбованному им месту у стены, откуда были видны Пограничный Столб, рябина и почти все три общинных поля, не считая той части, что скрывалась за рощицей.

Как он и предполагал, похолодало почти сразу после захода солнца. Колрин вытащил из корзины покрывало и накинул его на плечи. Вендрель также снабдила его хлебом, сыром и колбасой, и он быстро перекусил, запивая немудреный ужин водой и глядя, как начинает свой путь по небу луна и появляются звезды. Ночь была очень светлой, а небо ясным. Несколько падающих звезд промелькнули у самого горизонта, и Колрин проводил каждую пристальным взглядом, высматривая, не вспыхнет ли какая-нибудь ярче прочих, не сверкнет ли красноватым светом, указывая на истинное знамение. Но, похоже, ничего необычного на этот раз не было. Такие искорки, яркие, но быстро гаснущие, можно увидеть на небе в любую ясную ночь.

Колрин даже рискнул немного вздремнуть, хоть и без особых удобств, положившись на то, что обостренное чутье на магию разбудит его в случае чего. Но в итоге проснулся он из-за банального желания облегчиться. Слегка потянувшись в попытке размять затекшее от неудобной позы тело, он отошел подальше, чтобы справить нужду, не проявив неуважения к Пограничному Столбу.

Возвращаясь, он заметил, что на окрестность внезапно опустилась тишина. Теперь единственным, что нарушало ее, был звук его собственных шагов, хотя парой мгновений ранее он слышал стрекот цикад, пение ночных птиц, пронзительный писк полевки, попавшей в когти совы, приглушенную трескотню и перестук заячьих лап в ячменном жнивье неподалеку. Теперь вокруг царило молчание, и даже воздух, казалось, замер.

Колрин широко распахнул глаза, пробуждая дремлющее до поры магическое зрение. Мир вокруг заиграл новыми красками, свет луны и звезд стал ярче. Тени протянулись от камня и рябины… а также от дюжины фигур, до этого момента остававшихся невидимыми, которые, выйдя из леса, характерным крадущимся шагом пересекали поле и были уже приблизительно в девяти-десяти ярдах от рощицы. Даже несмотря на магическое зрение, тени их разглядеть было проще, чем их самих, но по существу они чем-то походили и на лис, и на людей: передвигались на задних лапах и могли держать разные вещи передними, но при этом имели длинные хвосты, красновато-коричневый мех, хитрые лисьи морды и чувствительные, стоящие торчком уши.

И эти уши дружно навострились, стоило Колрину заговорить.