Книга магии

– Твои байки, Пити Уитстроу, не годятся для приличной компании порядочных людей.

– Ах! Ах! Ах! Какие мы щепетильные! Ты рассказываешь свои истории кому только захочешь по-своему, а я свои – своим по-своему. И уж если эта история не моя, тогда чья же? В конце концов, все произошло со мной.

– Хорошо. Давай рассказывай. Только не растягивай ее по своему обыкновению так, что мать родная не узнает – с китами в пруду, фермерскими дочками, говорящими собаками, что шатаются по барам, и все такое прочее. Налегай на факты – что, кто и где.

– Ох, да замолкни уже наконец! Хм, да, дай-ка подумать. С чего бы начать? Надо признать, у этой заварушки больший выбор, чем обычно.

– Начни с моего появления.

– Ага, тогда получится история про тебя, так? Опять снова-здорово… Не пойдет. Начну-ка я издалека. В отличие от тебя, выросшей в Чаттануге, в музее для простонародья, где за вход брали всего лишь десятицентовик, а от тебя и этого не требовалось, чтобы взглянуть на себя любимую, моя история начинается в Новом Орлеане, в гостиной, расположенной наверху шикарного особняка. Вот так, мэм. Кто же этот высокий черноглазый красавчик? Костюмчик от местных итальяшек сидит на нем как влитой, в одной руке у него сигара, скрученная на бедре кубинской красоткой, в другой – бокал мускатного бренди. В рамке огромного окна хозяйской спальни он смотрится как произведение искусства. Сейчас он глядит вниз на Сент-Чарльз-авеню, главную улицу побережья Мексиканского залива, где одни трамваи круче, чем отель «Ритц», и даже попрошайки – бывшие мэры, занявшие более заметное место в обществе. Да это же Пити Уитстроу, вот кто! А под руку с ним самая красивая француженка города-полумесяца…[33]

* * *

– Стоп, детка! – сказал Пити Уитстроу. – Понимаю, как ты взволнована, но мне не хотелось бы расплескать бренди.

– O, mon amour, как можно быть таким невозмутимым, когда мой бывший любовник Алкид в любую минуту может появиться здесь? À tout moment maintenant, он ворвется, кипя от злости, и меч в его руке не дрогнет.

Пити надменно хохотнул и залпом опрокинул остатки бренди, всячески выказывая insouciance, безразличие – это словечко он недавно подцепил у Мадлен.

– Старина Ал меня мало заботит, – хмыкнул он и, швырнув пустой бокал в камин, разбил его вдребезги.

Осколки пяти бокалов блестели под каминной решеткой, как прах богов. Скоро придется заказывать новый набор. Освободившейся рукой Пити погладил Мадлен по щеке, и на его пальцах остались катышки намокшей от слез пудры.

– Кто твой Ал против Пити? Кто у Ала тесть, а? Я тебя спрашиваю.

Он нежно поцеловал ее в нос, искусно нарисованную мушку на левой щеке, тщательно замаскированную настоящую родинку на правой.

– Держи-ка, – Пити вручил Мадлен сигару, она глубоко затянулась, пока он осыпал поцелуями ее шею.

– И вообще, – вставил он между поцелуями. – Если какой-нибудь кретин посмеет встрять между мной и моей ненаглядной луизианской красоткой, я ему живо мозги вправлю. Уж будь спокойна, mon cher.

– Ах, Пити! – прошептала Мадлен в порыве чувств и прижалась к…

– Пити, тебя опять куда‐то не туда повело. И вообще, нечего тут похабщину разводить.