Книга мертвых

– Я знаю очень многое, Констанс, – возразил он все так же мягко. – Вы единственная в своем роде. Как и я. Мы оба одиноки. Я знаю, что вы вынуждены нести тяжелую ношу, которая стала одновременно вашим счастьем и проклятием. Сколько людей желали бы получить такой же дар, какой получили вы благодаря моему двоюродному деду Антуану! Но очень немногие понимают, что он означает на самом деле. Они не представляют себе, каково это – не иметь свободы. И за все долгие годы детства ни разу не почувствовать себя ребенком… – Он смотрел на нее, и огонь отражался в его странных, разного цвета глазах. – Я уже говорил вам, что тоже был лишен детства – благодаря моему брату и его извечной ненависти ко мне.

Слова протеста уже готовы были сорваться с губ Констанс, но на этот раз ей удалось сдержаться. Она почувствовала, как белая мышка беспокойно завозилась у нее в кармане, устраиваясь для сна, и машинально провела по нему тонкими пальцами.

– Я ведь уже рассказывал вам о том времени. И о том, как он со мной обращался. – Диоген задумчиво поднес к губам бокал пастиса, который взял с буфета, и сделал глоток. – Мой брат дает вам о себе знать? – спросил он.

– Каким образом? Вы же знаете, где он – там, куда вы его отправили.

– Другие в подобной ситуации находят способ сообщить о себе тем, кого любят.

– Возможно, он не хочет еще больше меня огорчать. – Тут ее голос дрогнул, и она опустила глаза, рассеянно поглаживая через ткань фартука уснувшего зверька, потом вновь взглянула в спокойное красивое лицо Диогена.

– Как я уже говорил, – продолжил тот после паузы, – у нас с вами очень много общего.

Констанс ничего не ответила и продолжала гладить мышку.

– И я многому могу вас научить.

И снова она с трудом удержалась от резкого замечания и лишь спросила:

– Чему же вы можете меня научить?

На лице Диогена появилась добродушная улыбка.

– Ваша жизнь, мягко говоря, довольно уныла. Я бы даже сказал, невыносима. Вы сидите взаперти в этом мрачном доме, словно узница. Почему? Разве вы не живая женщина? Разве вы не имеете права самостоятельно принимать решения, уходить и приходить, когда вам захочется? Тем не менее вас всегда заставляли жить прошлым. А сейчас вы подчинили свою жизнь людям, которые заботятся о вас лишь из чувства вины или стыда. Рен, Проктор и этот назойливый полицейский д’Агоста. Они ваши тюремщики. Они вас не любят.

– Зато меня любит Алоиз.

Диоген грустно улыбнулся.

– Вы считаете, мой брат способен любить? Скажите, он когда-нибудь говорил вам о любви?

– В этом не было необходимости.

– На каком же основании вы пришли к выводу, что он вас любит?

Констанс хотела было ответить, но почувствовала, что лицо ее залила краска смущения. Диоген же махнул рукой, словно давая понять, что ему и так все ясно.

– Вы не должны вести такую жизнь. За этими стенами вы откроете для себя огромный удивительный мир. Я могу научить вас, как использовать вашу необычайную эрудицию и ваши потрясающие таланты таким образом, чтобы они приносили радость и удовлетворение вам самой.

После этих слов сердце Констанс, несмотря на все ее попытки сохранять хладнокровие, сильно забилось; рука, которой она поглаживала мышку, замерла.

– Вы должны жить не только умом, но и чувствами. Ведь помимо души у вас есть еще и тело. Не позволяйте этому ужасному Рену отравлять ваше существование, целый день присматривая за вами, словно нянька. Перестаньте разрушать свою жизнь. Живите! Путешествуйте! Любите! Говорите на языках, которые изучили. Узнавайте мир, непосредственно соприкасаясь с ним, а не со страниц старых пыльных книг. Сделайте свою жизнь цветной, а не черно-белой.

Констанс напряженно слушала, ощущая растущее смущение. Она действительно мало что знала о мире – точнее сказать, почти ничего. Вся ее жизнь была лишь прелюдией – только вот к чему?

– Раз уж мы заговорили о красках, скажите, какого цвета потолок в этой комнате?

Констанс запрокинула голову.

– Синего.

– Он всегда был таким?

– Нет. Алоиз распорядился перекрасить его во время… во время ремонта.

– Как вы думаете, сколько времени ему понадобилось, чтобы выбрать этот цвет?

– Думаю, не много. Оформление интерьера не слишком его интересует.

Диоген улыбнулся.

– Совершенно верно. Не сомневаюсь, что это решение он принял со страстью бухгалтера, готовящего квартальный отчет. Однако к таким серьезным вещам нельзя относиться равнодушно. В этой комнате вы проводите большую часть своего времени, верно? Не кажется ли вам, что это свидетельствует о его отношении к вам?

– Я вас не понимаю.

Диоген подался вперед.

– Возможно, вам станет понятнее, если вы узнаете, как выбираю цвет я. В моем доме – моем настоящем доме, который мне очень дорог, – есть библиотека, похожая на эту. Вначале я хотел оформить ее в синих тонах. Однако после некоторых раздумий и экспериментов понял, что синий цвет приобретает зеленоватый оттенок при зажженных свечах – а ведь в этой комнате после захода солнца это единственный источник освещения. Дальнейшие опыты показали, что при таком свете темно-синие оттенки – например, индиго или кобальтовый – превращаются в черный, а голубые – в серый.