Книга моего деда Коркута

Дед мой Коркут сложил песнь, сказал слово; эту былину он сложил, он составил. Так он сказал: они пришли в этот мир и прошли; так караван останавливается и снимается; их похитила смерть, скрыла земля; за кем остался тленный мир?[121] Когда придет черная смерть, *(всякий) должен заплатить ей дань.[122] *Да увеличит бог в полном здравии твое счастье;[123] да будет другом тот, кого мы прославили, всевышний бог, да подаст помощь! Я дам прорицание, хан мой; твои родные черные горы Да не сокрушатся; твое тенистое, крепкое дерево да не будет срублено; твои вечно текущие, прекрасные воды да не иссякнут; *твои шатры да не будут разрушены![124] Пусть твой серый конь, скача, *не устанет;[125]Пусть твой черный булатный меч, ударяя, не иступится; пусть твое пестрое копье, поражая, не сломается. Да будет местом твоей седокудрой матери рай; да будет местом твоего белобородого отца горняя обитель! Да горит твой зажженный богом светильник, да не заставит тебя всемогущий бог прибегнуть к злодеям, хан мой!

II ПЕСНЬ О ТОМ, КАК БЫЛ РАЗГРАБЛЕН ДОМ САЛОР-КАЗАНА

Однажды сын Улаша, детеныш птицы Тулу, надежда для нас бедных, *лев племени и рода, тигр черной толпы,[126] хозяин каурого коня, отец хана Уруза, зять Баюндур-хана, счастье остальных огузов, опора остальных джигитов, Салор-Казан встал со своего места, велел поставить на черную землю свои девяносто златоверхих шатров, велел разложить в девятидесяти местах пестрые шелковые ковры. В восьмидесяти местах были приготовлены кувшины, были поставлены золотые чаши и бутылки; девять чернооких прекраснолицых красавиц, дочерей гяуров, с волосами, ниспадавшими на спину, *с красными сосками на грудях,[127] с руками окрашенными хной от самой кисти, с разукрашенными пальцами, подавали кубки бекам остальных огузов. Они пили; после долгого пира крепкое вино ударило в голову сыну Улаша, Салор-Казану; он опустился на свои крепкие колени и сказал: «Внемлите моему голосу, беки! выслушайте мое слово, беки! От долгого лежания заболел наш бок; от долгого стояния иссох наш стан. Пойдемте беки, устроим охоту, станем поднимать птиц, станем поражать ланей и диких коз, вернемся, расположимся в своих шатрах, станем есть, пить и весело проводить время». Сын Кыян-Сельджука[128] удалой Дундаз[129] говорит: «Да, хан Казан, так будет хорошо». Сын Кара-Гюне Кара-Будаг[130] говорит: «Отец мой, Казан, так будет хорошо». Когда они так сказали, Аруз-Коджа,[131] по (широким) устам подобный коню, опустился на свои оба колена и говорит: «Отец мой, Казан! *у прохода в Грузию сидят люди нечистой веры;[132] кого ты оставишь над своей ордой?». Казан сказал: «Пусть над моим жилищем останется мой сын Уруз с тремястами джигитов». Он велел привести своего каурого коня и сел на него. На своего саврасого жеребца, с пятном на лбу, сел Дундаз; своего сивого бедуинского коня велел поймать и сел на него брат Казан-бека Кара-Гюне; своего белого бедуинского коня велел привести и сел на него Шер Шемс-ад-дин, победитель врага Баюндур-хана. Со славой покинувший Байбурд, крепость Пара-Сара,[133] Бейрек сел на своего серого жеребца. Назвавший попом Казана, хозяин каурого коня, бек Иекенк[134] сел на своего гнедого коня. Стану перечислять их, до конца (мне) не дойти; остальные беки огузов сели на коней; на пеструю гору поднялось пестрое войско, (вышло) на охоту.

(Об этом) проведал разведчик гяуров, пошел, принёс весть злейшему из гяуров, царю Шюкли.[135] Семь тысяч черноволосых гяуров нечистой веры, врагов (истинной) веры, в кафтанах, разорванных сзади до половины, сели на своих пегих коней, *совершили набег;[136] в полночь они пришли[137] и к орде Казан-бека. Его златоверхие жилища гяуры разрубили,[138] его дочь-невесту, подобную гусю, заставили кричать, на табуны его быстрых коней вскочили, ряды его красных верблюдов угнали, его богатую казну, его обильные деньги разграбили. Рослая Бурла-хатун и с ней сорок стройных дев были уведены в плен; престарелая мать Казан-бека была уведена, привешенная к шее черного верблюда; сын хана Казана Уруз-бек с тремя стами джигитов были уведены со связанными руками и связанной шеей; сын Илик[139]-Коджи Сары-Калмаш[140] пал в бою за дом Казан-бека; у Казана об этих делах вести не было.