– Спасибо, Джо… Но мне нужно прежде всего разобраться, за что я должна просить прощения и какие грехи должна искупить. А размышляя про Карла и Хатча, я поняла, что ждать больше нельзя, иначе будет поздно. Может, конечно, ничего не получится, но попробовать обязательно надо.
– Когда вы уезжаете? – спрашивает Малкольм, и Джо видит, что он тоже устал.
– Завтра.
– Так скоро? – спрашивает пораженная Джо.
В ответ Руфь просто кивает.
– Ох, – только и в силах выговорить Джо.
На нее тоже накатывает волна страшной усталости. А вместе с ней – чувство огромного сожаления и утраты.
Все трое подавлены и, пока Малкольм по очереди подает им пальто, молчат. Руфь дарит им рождественские открытки, и этот ритуал как бы подчеркивает, что расстаются они надолго. Когда же они встретятся вновь, все втроем?
Возможно, чувство, что время безвозвратно уходит, побуждает Джо задать вопрос. Словно перед ней стоит выбор: теперь или никогда.
– Так что же все-таки заставило вас обратиться в бегство, Руфь?
– Не было никакого бегства, она просто не… – начинает Малкольм.
Но Руфь поднимает руку, на которую уже успела надеть варежку.
– Все в порядке, Малкольм, – говорит она, улыбаясь ему. – И очень мило с вашей стороны. Но, как мне кажется, все мы прекрасно понимаем, что бегство все-таки имело место быть. – Руфь поворачивается к Джо. – И вы хотите знать причину?
Джо опускает глаза и принимается натягивать на пальцы собственные перчатки. Она понимает, что сейчас надо что-то сказать, взять свои слова назад. Но любопытство берет верх.
– Я могу назвать много причин, а уж вы выбирайте сами. – В голосе викария звучит нечто вроде досады. – Можно начать, например, с вечного беспокойства по поводу состояния церковных построек.
Джо поднимает голову. Чего-чего, а этого она никак не ожидала.
Заметив на ее лице удивление, Руфь криво усмехается:
– Приходится вечно искать денег на ремонт, чтобы постройки окончательно не рухнули, а также стать специалистом по котлам, изоляции, растворам для каменной кладки, водосточным системам и предохранительным щиткам. Работать с кипами документов, присылаемых из епархии, – этими бумагами я могла бы оклеить весь интерьер церкви. Потом еще венчания, крещения и отпевания – и твоя задача проводить обряд как-нибудь по-особенному, использовать индивидуальный подход. А когда это сделано, приходят новые письма и требуются новые проповеди… о, и новые действа. Я со счета уже сбилась, сколько сценариев рождественского вертепа я написала за много лет, и каждый должен был быть не похож на предыдущий, иначе раскритикуют в пух и прах. А это не так-то просто, если каждый год речь идет об одном и том же сюжете, – фыркает Руфь. – Один раз я устроила вертеп, где пришедших с дарами царей нарядила поварами в высоких колпаках. Мне лично все очень понравилось, а вот Колину Палкинсону нет, – торопясь, продолжает Руфь. – О, я еще не сказала о жалобах: почему в моих молитвах не упомянута Эфиопия? Позор! Почему я не пользуюсь древними текстами, но в то же самое время почему не привлекаю в церковь молодежь? Почему я так не похожа на прежнего викария и его жену? Алан прекрасно играл на фаготе, а Триш так хорошо играла на гитаре… – Руфь замечает, что Малкольм смотрит на нее вытаращив глаза. – Вы думаете, я шучу? Отнюдь. Когда с органистом каждую неделю случается запой и он не может играть, ты должен стать музыкантом, оставаясь при этом, конечно, духовным наставником. А потом еще разбираться с махинациями разных деятелей из епархии, церковных старост и твоих собственных куратов. Одному из них, видите ли, привелось как-то съездить в большой город, и теперь он считает, что знает все на свете, а другая действительно много всего знает, но говорить стесняется. Приходится и уговаривать, и выслушивать, и хвалить, и успокаивать. Когда тут думать о прихожанах, людях, которые нуждаются в помощи, которым ты призван служить прежде всего. Да что там прихожан, это касается всех, кто живет в данном округе. Вот и слоняешься по деревенским магазинчикам да пабам, ненароком забредаешь к школе, когда там закончились занятия, потому что только так можно подслушать, у кого какие заботы, неприятности, кто попал в беду, кто едва влачит жалкое существование. А когда эти бедолаги открывают перед тобой свою душу, стараешься, конечно, как-то помочь им. – Руфь плотно запахивает пальто. – Я никогда этим не пренебрегала, даже если мне грозили расправой… новыми письмами, телефонными звонками… сплошная бюрократия. Мне всегда казалось, что моя служба именно в этом и заключается. А все остальное… Это мусор!
Джо видит, что Руфь вся дрожит.