Книга начал

Нет, дело, конечно, не в том, что жизнь дочери мало интересует отца и наоборот. Просто повседневная жизнь – не то, что связывает их друг с другом. Есть вещи куда более ценные. Они проявляются в десятке простых, незаметных действий: вот Джо заваривает ему чай, вот отец просит ее найти что-то нужное ему в Интернете, вот дочь спасает папины видеокассеты о Второй мировой войне от участи быть отданными мамой на благотворительность, зная, что у папы в кабинете все еще хранится старый видеомагнитофон. А отец обеспечивает старой лошадке своей дочери такой уход, которому позавидовал бы всякий пенсионер. Он же заботится о том, чтобы ее машина никогда не ломалась. А когда Джо приходит к нему в кабинет, он наливает ей шерри из собственных запасов, которые хранит для себя и своей секретарши, старушки мисс Дженнингс.

Они колесят по знакомым извилистым дорогам из Норталлертона к Норт-Йорк-Мурс – на этих вересковых пустошах и расположилась их ферма.

– А как у мамы дела?

– Ох, ну, ты ж понимаешь.

Это правда, Джо прекрасно понимает. Мама, конечно, страшно расстроена, но справляется.

– Она будет очень рада тебя увидеть, – говорит отец и, сощурившись на низкое зимнее солнце, добавляет: – Быть последней в роду не так-то легко. Она очень любила Уилбура. Его смерть ее сильно потрясла. Но сегодня ей все-таки уже лучше, тем более что ты приехала.

Для отца это очень длинный монолог. Вполне может быть, мама не очень-то справляется с горем. В машине снова повисает молчание.

– Папа, а ты веришь в Бога?

– Не-а.

Папа снова стал прежним собой.

– А как же назвать тогда твой ритуал, когда ты выходил из дома поблагодарить богов?

Это одно из самых незабываемых воспоминаний ее детства. Семейная шутка. С бокалом вина (всегда красного) в руке отец выходил из дома, говоря всем, что идет благодарить богов. Обычно он шел через весь сад к каменной стенке, опоясывающей его первое поле. Иногда перелезал через нее и шагал прямиком к большому дубу, растущему между полем и ручейком.

Когда Джо немного подросла, она стала думать, что так он давал им знать, что хочет побыть один, может быть, отдохнуть от общества мамы, которая могла – впрочем, обычно так и делала – говорить за двоих: и за него, и за себя.

Отец продолжает вести машину с таким видом, будто ничего не слышал.

– Я тогда думала, что тебе просто хочется уйти подальше от мамы, – подсказывает Джо.

– Может быть, – коротко отвечает ее отец.

– Но потом я подсмотрела, что ты выливаешь вино на землю. Как это понимать, а, папа?

– Гм… – отвечает он.

Они уже поворачивают на проселочную дорогу, ведущую к дому.

– И почему вино?

Отец притормаживает, потом останавливает машину перед раскрытыми воротами, ведущими во двор перед домом. За ними виднеется дом, в котором вырос отец Джо и она сама.

– Я не верю в Бога всемогущего, – говорит он. – Когда ты умираешь, ты умираешь. На своем веку я повидал слишком много смертей и по-другому думать не могу. Но я провел на холмах столько времени, что не мог, конечно, не заметить, что есть нечто большее. С восхода и до заката. – Понижая голос, он добавляет: – До сих пор дыхание перехватывает, Джоджо. – Он замолкает, а затем поворачивается к дочери. – Так что можешь называть меня старым дураком, если хочешь, но я все равно буду благодарить это нечто большее, проливая на землю вино. – Он кивает в сторону дома. – И когда кто-то из вас в беде, – (Джо понимает, что сейчас он говорит о своей жене), – я прошу у богов хоть немного помощи.

Не дожидаясь ответа, отец включает передачу и подъезжает к дому. Резко останавливает машину, выходит из нее и забирает из багажника чемоданы дочери. Отец сказал ей все, что хотел сказать. Но для него и этого было много.

Джо еще не успела отстегнуть ремень безопасности, как дверь дома распахивается. Увидев крупную фигуру матери, Джо бросается к ней и обнимает ее всю так сильно, как только может. Большие руки крепко прижимают к себе дочь.

Ощутив знакомый запах мамы, Джо не может удержаться от слез. Она вспоминает, как однажды в Лондоне, почуяв от какой-то совершенно незнакомой ей женщины запах духов, которыми пользовалась и ее мать, она, как сомнамбула, двинулась за ней следом и, когда пришла в себя, обнаружила, что оказалась в обувном магазине.

Джо намеревалась утешить маму, помочь ей справиться с горем. А вместо этого сама сейчас плачет, как маленькая девочка, а мама всячески ее утешает:

– О, Джо, девочка моя, успокойся, все будет хорошо.

Джо вдруг вспоминает свое семейное прозвище – серая мышка Джо.

– Мама, я ведь не серая мышка, правда? – шепчет она матери.

Расслышав слова дочери, мать слегка отстраняется, чтобы видеть ее лицо:

– Господи, да кто тебе такое сказал?

«Все вы так говорили», – хочется ответить Джо. Но теперь ей кажется, что это она сама про себя придумала.

* * *