Книга о Ласаро де Тормес

Я провалялся полчаса, не в силах подняться. Размышлял я о своей горькой судьбине и о силище послушника, которой он принудил меня к послушанию. Лучше бы он служил его королевскому величеству, чем объедался на милостыню для бедных; впрочем, они и на это неспособны, ибо редкостные лодыри. Это славно изобличил император Карл V, когда глава ордена францисканцев предложил ему для войска двадцать две тысячи монахов, возрастом не старше сорока лет и не моложе двадцати двух. Непобедимый император ответил, что они ему ни к чему, ибо для их прокормления понадобится двадцать две тысячи котлов с мясом; тем самым он дал понять, что монахи пригоднее для еды, чем для работы[256]. Да простит меня Бог, но с той поры я терпеть не мог этих чернецов, и, когда я их видел, казались они мне то ли трутнями, то ли губками, жадно впитывающими жир из котла. Я решил оставить свое нынешнее ремесло, но сначала подождать сутки, словно умерший внезапной смертью[257].

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ О ТОМ, КАК ЛАСАРО ВСТРЕТИЛ СТАРУЮ СВОДНЮ, И ЧТО С НИМ СЛУЧИЛОСЬ

Изнуренный и голодный, я медленно брел по улице и, переходя площадь Себада[258], встретил старую богомолку с клыками, что у твоего кабана. Она подошла ко мне и попросила отнести сундук подруге, живущей по соседству, посулив за это четыре куарто[259]. Услышав сие, я возблагодарил Бога за то, что из столь омерзительных уст исходят столь сладостные слова — «я дам тебе четыре куарто». Я сказал, что согласен, и с большой охотой, но так меня и подмывало схватить эти четыре куарто, а ноши не таскать, ибо в таком состоянии я скорее годился на роль груза, чем носильщика. С превеликими трудами я загрузил на себя сундук, огромный и тяжеленный; добрая старушка попросила нести его осторожно, ибо там хранились флаконы с духами, крайне для нее ценными. Я сказал, что бояться нечего, и я пойду потихоньку, чему и сам был рад, ибо от голода еле ноги передвигал.

Мы дошли до дома, куда нужно было доставить сундук; он был встречен с большим восторгом, особенно одной толстощекой и коренастой девицей (я был бы не прочь, если бы такие вошки завелись у меня в постели), которая в полном восхищении заявила, что хочет поставить сундук у себя в потайной комнате. Я отнес сундук куда следует; старуха вручила ей ключ и повелела хранить до своего возвращения из Сеговии[260], куда она отправляется навестить родственницу и откуда думает вернуться через четыре дня. На прощание она обняла девушку, шепнула ей пару слов на ушко, от коих та стала пунцовее розы; мне это показалось милым, но было бы еще милее, если бы я хоть чего-нибудь наконец поел. Старуха попрощалась со всеми обитателями дома, попросив у родителей девушки прощения за несдержанность, на что услышала в ответ, что их дом — в ее полном распоряжении. Вручив мне четыре монеты, она шепнула, что если я завтра утром приду к ней домой, то смогу заработать столько же.

Я радовался, как на Пасху или Иванов день;[261] поев на три куарто, четвертую монету я припас, чтобы заплатить за ночлег. В голове у меня рождались мысли о чудотворной силе денег, ибо стоило старухе вручить мне горстку монет, как я ощутил себя легче ветра, отважнее Роланда и сильнее Геркулеса.

О злато, недаром великая часть людей мнит тебя богом! Ты — податель всех благ и корень всех несчастий. Ты изобрело все искусства и поддерживаешь их в совершенстве; во имя твое науки ценятся и вольномыслия запрещаются, грады укрепляются и башни их ниспровергаются, царства создаются и тут же разрушаются. Ты хранишь добродетель — и губишь ее; во имя твое целомудренные девицы блюдут себя, во имя твое лишаются девства. Наконец, нет трудности, которую ты не одолеешь, тайника, куда ты не проникнешь, кручи, которую ты не сровняешь с землей, пригорка, который ты не вознесешь к небесам.

Наутро, как и было условлено, я пришел домой к старухе; она сказала мне, что мы вместе пойдем за сундуком, оставленным накануне. Владельцам дома она объявила, что вернулась за сундуком, ибо по дороге в Сеговию, в пол-лиге от Мадрида, встретила родственницу, также отправившуюся ее навестить; он ей потребовался, потому что там есть чистое белье — постелить гостье. Дородная деваха вернула ей ключ, поцеловав и стиснув в объятиях еще крепче, чем раньше; снова перешепнувшись, они помогли мне взвалить на плечи сундук, который показался мне легче, чем вчера, поскольку на этот раз мой желудок был полон.