Книга о Петербурге

Между прочим, некоторое сходство этих двух пешеходных мостов через канал Грибоедова — Львиного и Банковского — в прошлом побуждало к более драматическим недоразумениям. Дело в том, что в советские времена у Львиного моста собиралась небольшая, но весьма достопримечательная толкучка, очень специфическая, — здесь происходили съем и сдача жилья. Разумеется, неофициальные. Случалось, что иной приезжий путал мосты и, вместо того чтобы прийти к обыкновенным бескрылым львам, шел на другой конец канала — ко львам с головами орлов и золочеными крыльями. Стоял он рядом с грифонами у такого же деревянного мостика и не мог глазами найти, кто бы сдал ему жилье на время. А мимо только студенты шли в свой Финансово-экономический институт…

Так что вот. В самом деле, канал Грибоедова довольно извилист: соединяя Мойку с Фонтанкой, он приближается то к Мойке опять же, то опять же — к Фонтанке. Вообще говоря, обычные каналы с присущей им прямолинейностью так себя извилисто не ведут, но ведь русло этого следует по изгибам Кривуши, блаженной памяти тихой речушки (иначе Глухой), изначально вытекавшей из безымянного болота. В середине XVIII века эту Кривушу с другой стороны иссушаемого болота соединили с Мойкой прямой канавой, — над образовавшимся водным соединением двух рек (Мойки и Фонтанки) следовало еще поработать, — канал получился если не со стоячей водой, то с очень слабым течением. Во времена Достоевского он уже гордо назывался Екатерининским каналом — в честь императрицы, при которой был в значительной мере переоборудован и благоустроен, однако в романе, прославившем его берега, именуется однозначно «канавой», просто «канавой», — какое уж тут благоустройство!.. Да он и был, по сути, сточной канавой. Слава прогрессу, в XX веке проблему стока решили, но уже на моей памяти канализационная тема напомнила о себе в городской мифологии: стали вдруг поговаривать, что-де не в память писателя Грибоедова назван канал Грибоедова, а по фамилии другого Грибоедова, который отличился по части не литературы, а строительства. Не помню, от кого это слышал (или где читал), но одно время и мне довелось тешить себя тем, что обладаю неочевидным краеведческим знанием, — однако, как оказалось, ложным в итоге. Нет, военный инженер Грибоедов действительно был, это не выдумка: Константин Дмитриевич Грибоедов (1869–1913), видный специалист по канализационным сооружениям. Умер он за десять лет до того, как переименовали Екатерининский канал, и тут уже не поспоришь — в честь его однофамильца-писателя. Все-таки так. «Топонимическая энциклопедия Санкт-Петербурга», вышедшая в 2002-м, развеяла последние сомнения: бывший Екатерининский канал, оказывается, с 1923-го по 1931-й назывался, что было забыто, каналом Писателя Грибоедова (именно: Писателя Грибоедова!). Ссылки на соответствующие постановления приводятся, вопрос закрыт. Хотя все равно странно — не принято у нас именами писателей называть каналы (Беломорско-Балтийский канал имени Сталина — вот это я понимаю!). Так и хочется спросить: большее отношение к этой нашей бывшей Кривуше все же кто имеет из двух Грибоедовых?

Константин Дмитриевич, говорят, определенно имел к тому отношение — едва ли не он спас канал от засыпки (был против). А что Александр Сергеевич? Жил рядом. На Средней Подьяческой, неполных два года — когда был молодым.

Что бы мы ни думали об этом, совпадение удивительное: два Грибоедовых на один канал. (На канал Грибоедова!)

Но в Петербурге, как нам уже известно, одно совпадение зовет другое.

В том же доме, где проживал реальный Грибоедов, литературное наше краеведение распознает дом, будто бы описанный Достоевским, — будто бы Алена Ивановна здесь обитала, процентщица, тут их с сестрицей Лизаветой и грохнул Раскольников.

По набережной канала Грибоедова это ныне дом № 104, а по Средней Подьяческой — № 15.

Если верить С. Н. Бегичеву, другу автора «Горя от ума», «план этой комедии был сделан у него еще в Петербурге 1816 года, и даже написаны были несколько сцен» — то есть образы грибоедовских героев тут и рождались, в двухэтажном (тогда еще) доме, который несколько позже основательно будет надстроен — аккурат для Алены Ивановны и Лизаветы.

«Лизанька, служанка» Фамусовых (или просто Лиза), открывающая своим монологом комедию, и Лизавета, прислуживающая сводной сестре, «вечно беременная», уж не в родстве ли они каком-нибудь дальнем?

Не сомневаюсь, что место самого известного литературного преступления, при всей условности этого выбора, будет отмечено памятным знаком. Пока же со стороны улицы установлена мемориальная доска, немногословно оповещающая: «Дом И. Вальха, в котором в 1816–1818 гг. жил А. С. Грибоедов».