Книга о Петербурге

С другой стороны — трамвайный путь предопределен. Движение автобуса, как бы строго водитель ни придерживался маршрута, все равно зависит от его воли, — он может, хотя бы теоретически, свернуть в любой переулок. Некоторые испытывают страх, когда их перевозят по, допустим, Троицкому мосту, — а вдруг водитель сумасшедший и свернет в Неву? Пассажир трамвая в этом отношении может быть спокоен. Он менее подвержен паническим атакам.

Трамвай — это сама основательность. Кажется, рельсы проложены навсегда. Трамвай внушает уверенность. Вас довезут. И довезут известным путем. Ликвидация трамвайного пути означает трещину в бытие: что-то происходит неверное, мир теряет устойчивость.

Три копейки — цена проезда на трамвае держалась десятилетиями и понималась как мировая константа. Мы привыкали к трамвайному быту, и любое его изменение переживалось как смена эпох. Кондукторов прежних времен я не застал. При мне менялись виды кассы. Помню, были — бросаешь денежку в щель на транспортер, — крышка кассы прозрачная, всем видно, что туда бросил, — сам откручиваешь, сколько надо билетов (если ты не один), и отрываешь легким движением руки; — полагаю, это началось в хрущевскую оттепель, от строителей коммунизма ждали только роста сознательности. В поздний же застой (по опять же позднему определению) появились кассы, позволяющие откручивать всего лишь один билетик, дабы никто уже не злоупотреблял благородным чувством коллективизма. Потом ввели талоны, которые можно было купить в киосках Союзпечати, где вместе с газетами, шариковыми ручками и календарями продавались еще и толстые журналы с возвращенной литературой: вошел в трамвай — прокомпостируй талон: то была перестройка.

Трамвай — это зрелище, это кино: глядите в окно и что-то за окном происходит. Вы принадлежите этому миру — он вам предъявлен. Все хорошо.

Впрочем, ничего там не происходит за окном — все то же самое, что и в прошлый раз. А если ничего нового нет за окном, вы просто ждете. Отрешенность — обычное состояние пассажира трамвая. Трамвай располагает к легкой медитации.

Водитель трамвая величался красивым словом «вагоновожатый».

В трамвае бывают свои эксцессы. Самые яркие трамвайные типажи ушли в прошлое, и мы знаем о них по литературе и кинематографу: трамвайный хам, трамвайный вор. Оба связаны в известной степени с толкотней в трамвае. Сейчас петербургские трамваи чаще всего полупустые.

Сюда же надо отнести трамвайных вампиров, легко провоцирующих конфликт, бессмысленный спор. Мастера выяснять отношения тоже теряют уверенность в условиях малолюдства.

В трамвае культивировался особый вид городского сумасшедшего: трамвайный декламатор. В годы исторических переломов такие откуда-то появлялись. Он мог что-нибудь выкрикивать, громко прорицать, читать стихи, просто громогласно нести околесицу. Ему требовалась публика. Этот вид делился на два подвида — те, кто жаждал еще и общения, и те, кому было достаточно, что его слышат.

P. S. Из дневника

Ехал с женой и Митькой в трамвае. Водитель оказался разговорчивым, произнес экспрессивный монолог в связи с нерасторопностью пассажира на задней площадке. От души. А пассажир в ответ на весь трамвай: «Правильно! Я сам работал контролером!» И давай о том, что надо друг друга любить. «Я директор театра бомжей! Вот послушайте!» Стал стишки читать брутальные. Кепку снял. Мы выходили, я бросил в кепку, он очень обрадовался.

Похвала брандмауэру

1

Под «брандмауэром» нам хочется понимать глухую стену дома, не позволяющую возможному пожару перекинуться на соседнее здание, вплотную к ней пристроенное, если таковое в принципе есть.

А если нет пристроенного здания, а есть просто глухая стена, все равно нам хочется называть эту стену брандмауэром, что мы и делаем — называем.

Работники жилищного хозяйства скажут, что это неверно. Брандмауэр — это только часть той глухой стены дома, которая возвышается над пристройкой.

Нам этого мало.

Для обычного петербуржца глухая стена дома — вся целиком — уже брандмауэр.

Пусть будет так.

Брандмауэры — особенность Петербурга.

Реликтовое эхо петровских указов.

Недаром их любят художники.

Брандмауэр, глухая стена, — собеседник невротика, уныло смотрящего в окно. И сам же лапидарный ответ на вопросы, которые этот уставившийся на него мыслит вечными, вечными, вечными!.. — будто здесь всегда возвышались брандмауэры, — о смысле жизни, о причинах долгов и, главное, о перспективах.

Брандмауэры — напоминание о бренности бытия, но также о мощи сопротивления времени.

Брандмауэр — задник дворового театра. Театральные формы любые подойдут для брандмауэра, но лучше всего — пожалуй, малые формы. Скетч, пластическая композиция, фарс. Иной интерактивный зритель готов вызвать полицию.

Театр теней, театр абсурда, добротный реалистический театр…

Снесенный дом оставляет на брандмауэре соседнего здания контур своего прекращенного пребывания — последний материальный след своего петербургского бытия.