Книга о Петербурге

Строили его одновременно с крепостью в 1703 году. Почти ровесник города, канал протянулся по прямой через весь Заячий остров с востока на запад. Служил (поначалу) для осушения почвы, водоснабжения и, главное, подвоза всякого груза, включая строительный и провиант, а также (уже в поздние времена) напоминанием о том, как Петр-царь, бывало, — да под парусом — прямо из Невы подплывал к самой церкви. Впрочем, в начале 80-х годов позапрошлого века особых сантиментов на этот счет не испытывали, — стоило воде хорошо зацвести, канал оперативно засыпали, как водится, строительным мусором и привозной землей да и забыли о нем с непринужденной легкостью. А через век с четвертью фрагменты этого старейшего петербургского сооружения по результатам раскопок и реконструкции предъявили публике в качестве музеефицированных объектов. Можно на них посмотреть.

Лавры старейшего из ныне существующих каналов должны принадлежать Кронверкскому, больше известному как Кронверкский проток, хотя известность тут относительная: этот ров — с какой стороны к нему ни подойти, — повторяющий многоугольный контур Петром созданного Арсенала, — в общем-то, для прогулок не место. Все дело в труднодоступности: как раз подойти к протоку не везде получится, подступы перегорожены, — натурально можно поглядеть своими глазами только на отдельные части канала и уже по этим непосредственным впечатлениям судить о его замечательном зигзагообразии. Сложно сказать, как вышло, что Кронверкский проток, притом что он находится в центре города, оказался на малодоступных (а то и недоступных) задворках чего-либо. С внутренней стороны — это задворки Артиллерийского музея, ощетинившиеся на канал в некоторых местах колючей проволокой; с внешней стороны — это, например, периферия зоопарка — напротив птичника и местопребывания лесного волка (тут, кстати, сквозь ограду можно даже зимой наблюдать на обозримом участке канала огромное скопление вольных уток, не числящихся на балансе данного учреждения), или вот задворки, например, «Мюзик-холла», планетария и большого (в смысле размеров) театра — там еще не пройдешь. Со стороны Каменноостровского проспекта ситуация та же — подступами к этому историческому рву завладели различные организации.

Это похоже на реванш. Кронверкскому протоку словно мстят за его былую приверженность своему функциональному предназначению — быть полевым инженерным заграждением. С наружной стороны водяного рва, по всем правилам фортификации, начинался гласис. На обширной территории долгое время воздерживались от построек и посадки деревьев, она хорошо просматривалась, так что и сам проток был, в общем-то, на виду. В XX веке его принудили стать незаметным. Хотя, может быть, как раз благодаря незаметности, тому благодаря, что не мозолил глаза, он и уцелел, его не засыпали.

Из тех каналов, которых не стало, мне более всего жалко Введенский. Просто жил рядом. Детские впечатления какие-то связаны с ним — с его дощато-бревенчатыми берегами, старым катером, вытащенным на сушу из воды и похожим на мою игрушку, и вагонетками с углем — на эти можно было смотреть до бесконечности, — как они, грохоча, возникают из-за кирпичной стены ТЭЦ и поднимаются по наклонным рельсам… Рядом над каналом громоздится мрачноватое здание Военно-медицинского музея, — когда уже в школу пошел, у нас в классе поговаривали о каких-то страшных экспонатах, спрятанных там в подвале: если кто из неподготовленных увидит их, сразу умрет от потрясения. Обуховская больница, как по старинке называли эту клинику взрослые, — она выходит сюда со стороны нашего дома, — оказывается, еще в середине XIX века пользовалась водой из Введенского канала. Странно, жители этих мест говорили «Введенка», но «Гугл» молчит, не знает такого. Наша Введенка, соединяющая Обводный с Фонтанкой, была, прямо скажем, грязненькой, да и во времена хирурга Пирогова, отменившего здесь повторное использование бинтов, думаю, не сильно чище была, и все равно жалко — канал ведь. Засыпали долго, годами, я из класса в класс переходил — часто этим путем возвращался из школы домой, — взрослел, а он так и оставался ни то ни се. А когда окончательно побежден был канал, получилась улица, слишком широкая для этой части города, словно своей размашистой пустотой ей надо было напомнить, что не хватает чего-то. Евгений Рейн написал стихи, посвященные каналу (вернее, посвященные Александру Кушнеру, но — памяти канала[16]), последние строки:

Закопан, утрамбован по уставу,
и все-таки на свете одному
дай мне воды запить мою отраву,
канал, как Стикс, впадающий во тьму.

Если иметь в виду не метафизическое, а реальное устье, то я даже не знаю, в какую тьму впадал Введенский — в Фонтанку, вытекая из Обводного, или наоборот? Надо признать, что вода в канале была стоячая. Но мне всегда казалось, что он втекает в Фонтанку. Как бы то ни было, створ канала прямо глядел на дом, где Пушкин познакомился с Анной Керн…