Книга о Петербурге

Князь тогда «заметил на столе, за который его усадил Рогожин, две-три книги». Странная неопределенность — так две или три? Хорошо, пусть две — по минимуму. Так, может быть, вторая была проще «Истории» Соловьева, была доступнее рассудку Рогожина?

Я бы поверил еще, если бы Рогожин «Историю» Карамзина читал — про призвание варягов, про Бориса и Глеба — как заколот Борис был и зарезан Глеб в силу злобы их брата-злодея (Достоевский вырос на Карамзине). А еще лучше — если бы Ишимову (ценимую Пушкиным) — «Историю России в рассказах для детей». Или другое для детей что-нибудь. Лучше с картинками.

Священные истории для детей с картинками.

«Была у меня тогда книга, священная история, с прекрасными картинками, под названием: „Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета“, и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю».

Так через несколько лет Достоевский заставит в «Братьях Карамазовых» вспоминать старца Зосиму их первую прочитанную в жизни книгу. «Их» — это Зосимы и самого Достоевского, персонажа и автора. Достоевский подарил своему Зосиме книгу, по которой учился читать в детстве, а также свою память о ней.

Полностью книга называется так: «Сто четыре священныя истории, выбранныя из Ветхаго и Новаго Завета, в пользу юношества, Иоанном Гибнером; с присовокуплением благочестивых размышлений». — Перевод с немецкого.

Зачем об этом говорю?

А затем, что стоит сейчас Достоевский перед Вратами Рая и вспоминает картинки из книги, по которой учился читать.

Врата Рая — это и есть Священная история в картинках.

Точь-в-точь.

Или почти.

Я бы, наверное, и не вспомнил о «Священных историях», если бы не случай: довелось мне как-то описывать некоторые музейные экспонаты для сайта, затеянного Государственным музеем истории российской литературы, — и среди них была эта книга — вернее, муляж. Так что поинтересовался вопросом. Но послушайте, если даже я, человек посторонний, глядючи на Врата Рая, сразу же подумал об этой книге, то уж сам Достоевский-то непременно должен был вспомнить книгу своего детства. Ни секунды не сомневаюсь, что он думал о ней. Смотрел на эти панно и вспоминал иллюстрации на те же сюжеты.

Вот эта книга была вполне по плечу Рогожину.

Просто, доходчиво. Там и вопросы после каждой истории задавались пытливые — для верного усвоения. Мне кажется, такой интерактив должен был понравиться Рогожину. «Что сделал Авраам, когда они поднялись на гору?», «Что случилось, когда Авраам взял в руки нож?».

Но вы, похоже, не верите, что в ящике лежала именно эта книга? Нужны железные доказательства?

А что — есть противному доказательства?

Просто меня осенило, вот и доказательство, нет?

Я больше скажу. Что бы там ни лежало в запертом ящике, это из тех областей неведомого, когда даже сам автор не обязан быть на все сто уверенным, что там у него в ящике происходит. Нет, бывает такое, бывает, — положил герой в ящик одну заложенную ножом книгу, время прошло, а там — другая. Да и вообще… не хотел, но скажу… Знаете ли, конечно, по моему убеждению, там лежат «Священные истории в картинках», но по большому счету там лежит роман «Идиот», уже написанный. И одно не мешает другому. Постмодернизм, скажете? Нет, не совсем. Смотрите. Какой бы ни была эта книга, как бы она формально ни называлась, как бы ни выглядела — если в ней вместо закладки нож, орудие неотвратимого убийства, это — книга персональной судьбы Рогожина. А Книга Судьбы Рогожина — это и есть «Идиот». Поспорьте-ка с этим. Просто Рогожин читает свою часть, скрытую от нас, допущенных к остальному. Об остальном он не догадывается. И эта сокровенная часть — «Священные истории в картинках», которыми автор подменил Соловьева незаметно для Настасьи Филипповны, а скорее всего, и для самого себя незаметно.

Потому что в подобных запертых ящиках то же самое происходит, что и в голове у автора, не побоимся сказать, даже автора «Идиота», когда он стоит у Врат Рая и вспоминает детство.

Мы, конечно, не можем знать точно, какое издание в ящике у Рогожина. «Священные истории в картинках» переиздавались многократно, с различными иллюстрациями. Могло и пóзднее быть. Но я склонен думать, старое: пятое — 1819-го (или шестое 1825-го?), в общем, то, по которому в семье Достоевских учили читать.

Как бы то ни было, можно не сомневаться, на какой странице Рогожин заложил нож.

На начале десятой истории, которая так и называется — «Об Аврааме, приносящем своего сына в жертву Богу».

Там ангел, вестник Господень, останавливает руку с ножом, занесенным над любимым человеком.

Руку с ножом самого Рогожина не остановил никто.

Страшный суд