Книга о Петербурге

По рассказам отца, с извозчиками и конюхами у него вообще были в детстве отношения напряженные. В свои 80 лет он вспоминал Сенную начала тридцатых — ее гигантские павильоны из железа и стекла, подлежащие скорому сносу. Рядом (мост перейти), на пересечении Международного проспекта и набережной Фонтанки, располагался конный рынок, продолжение знаменитого Сенного рынка. Тогда у дворового пацанья была забава — воровать кнуты у извозчиков. Мой отец тоже испытал себя на этом поприще. Извозчик следил краем глаза, как подкрадывается к нему шпингалет-злоумышленник, а потом взял и стеганул кнутом с оттяжкой — едва не перебил надвое. Для моего отца это просто случай из жизни, своего рода урок. С одной стороны, вроде бы «за дело» («больше не брал чужого»), с другой — ужасно обидно и больно. А по мне, урок еще и в том состоит, что мой отец разделил участь музы Некрасова. «Вчерашний день, часу в шестом, / Зашел я на Сенную; / Там били женщину кнутом, / Крестьянку молодую…» А ведь Некрасов, как теперь известно, все это вообразил, не мог он видеть, как били кнутом на Сенной, потому что «торговая казнь» к тому времени уже не практиковалась. А вот мальчишка, которому предстояло учить наизусть некрасовские видения о кнуте («И Музе я сказал: „Гляди! / Сестра твоя родная!“»), получил на Сенном рынке свое по-настоящему — как бы в оправдание гуманистического пафоса всей русской литературы.

Когда я поделился с отцом этим соображением, он степенно погладил седую бороду и уклончиво произнес: «Мы об этом не думали».

7. Двор дома № 108

Покинем на время задний двор и отлучимся налево. Минуем пространство, которое мы назвали двориком, и, оглянувшись на руины старинной уборной, войдем еще в одну подворотню.

Мы во дворе соседнего дома (если по набережной Фонтанки).

Такие дворы в Петербурге иногда называют дворами-колодцами. А иногда отказываются так называть, оставляя эксклюзивное право «дворами-колодцами» величаться чему-то еще более тесному. Как бы то ни было, принцип образования таких дворов один — к главному зданию пристраиваются флигели, формируя четырехугольник двора.

Конечно, сюда можно было бы войти сразу — через подворотню с Фонтанки, но тогда бы мы не оценили всей замысловатости нашей дворовой системы. Сознаюсь: иногда мне хотелось удивить гостей, раньше у нас не бывавших, и я ради шутки вел их домой не с Московского через проходную парадную и не с Фонтанки через свой двор, а через двор этот, соседнего дома, — то есть путь мы преодолевали обратный нашему. Гости всегда изумлялись числу подворотен и поворотов. А потом не знали, как выйти. Но я, добрый человек, выводил их теперь кратчайшим путем.

Шутки, однако, в сторону — сейчас о серьезном.

Летом 1999 года был здесь пожар. Говорят, один из самых сильных в жилом фонде за всю послевоенную историю города. Огонь охватил три этажа в левом крыле дома, прорвался на крышу. Трагедию усугубили два взрыва — то ли газовые баллоны рвануло, то ли кто-то хранил в квартире взрывчатку. Люди выпрыгивали из окон. Всего погибло пять человек, двоих пожарных покалечило взрывом. Случилось это на сто двадцатом году существования дома, так и нетронутого капитальным ремонтом. Пожар в старых петербургских домах — страшная вещь. По деревянным перекрытиям огонь распространяется мгновенно.

Кстати, о пользе брандмауэров. Кто знает, не было бы здесь стены из огнеупорного кирпича, высотой превосходящей крышу, и огонь мог бы перекинуться на соседнее здание — главный корпус клиники ВМА.

Сгоревший флигель расселили. Каменная коробка дома смотрела во двор пустыми окнами; у черной от гари стены лежали на асфальте балки перекрытий, частично или целиком обугленные, их никто не увозил. Наступила зима, снег скрыл черноту головней — дрова как дрова. В эту зиму с паровым отоплением были в нашем доме проблемы, батареи почти не грели, не хватало тепла. Мы позвали трубочиста, едва ли не единственного на весь район, трубочист похвалил печку, которую не топили многие годы, залез на крышу, испытал дымоход и сказал, что тяга хорошая. Взяли мы однажды с моим одиннадцатилетним сыном саночки и двуручную пилу и пошли во двор дома сто восемь. Балки были толстые; уцелевших концов метра по полтора длиной мы смогли отпилить штук восемь-десять. Все свезли на санках известным путем. Потом я уже на стандартные чурбаны по мере необходимости распиливал их самостоятельно, обычной ножовкой, и рубил колуном во дворе — на зиму нам хватило. А цельными чурбаками, поставленными на попа, ростом мне по плечо, они, еще не распиленные, в прихожей и на кухне стояли, как отряд деревянных дозорных.

8. Дворы дома № 18