Книга о Петербурге

Игры были простые — в прятки, в штандер, в войну; в последнем случае надо было поделиться на «русских» и «немцев», — оказаться «немцем» никто не хотел, обычно «немцев» назначали с позиции силы. Я обладал тремя пистолетами — один заряжался ленточными пистонами, он громко щелкал, другой — водяной (такие заправлялись водой в дворовой прачечной, там был кран), и еще один стрелял пинг-понговыми шариками, но этот почему-то считался «ненастоящим». Девочки — так те бесконечно играли в классики, — этими классиками они разрисовывали весь двор.

Двор стал катастрофически маленьким, когда родители купили мне велосипед «Школьник». В скверике на Фонтанке перед Военно-медицинской академией, придерживая седло, отец учил меня вождению двухколесного велосипеда.

Соседняя парадная, четвертая во дворе, была проходной. Там сразу под лестницей была дверь в подвал, закрытая на замок. Но я еще застал времена, когда подвал активно посещался, — там хранились дрова для нашего дома. В квартире у нас были две печки плюс колонка в ванной с дровяной топкой. Я еще не пошел в школу, когда в доме провели паровое отопление и надобность в дровах отпала, хотя колонкой продолжали пользовались аж до начала восьмидесятых, но растапливали ее уже чем придется — торфяными брикетами (были в продаже) или вот, например, на дворовых свалках всегда было вдосталь всяких дощечек. Спустя годы, посетив Музей-квартиру Елизаровых, я неожиданно для себя издал приветственное восклицание, когда, как старую знакомую, увидел такую же колонку — ею пользовались Ленин и Крупская. В начале нулевых в подвале нашего дома жили гастарбайтеры из Средней Азии, занятые косметическим ремонтом фасада; кажется, им было велено скрывать от посторонних свое местожительство, — я узнал об этом совершенно случайно. Сам я побывал в этом подвале один раз в жизни — сколько мне было, неполные пять? Бабушка взяла меня с собой, когда пошла за дровами. Подвальный холод, полумрак, дровяной запах — воспоминание одно из ранних, но не такое уж и смутное. Весь подвал был разбит на секции, заставленные дровами до самых сводов, — перед каждой висела табличка с номером квартиры.

С юга над нашим двором возвышается глухая стена — настоящий петербургский брандмауэр. И по ширине, и по высоте он велик. А из-за того что к нему примыкает низенький, одноэтажный флигель, он кажется еще огромней. Верхний контур брандмауэра, повторяющий профили печных труб, напоминает зубчатый контур крепостного сооружения. На крыше низкого флигеля тоже несколько кирпичных труб, и все они примыкают к брандмауэру, — из каждого выходит жестяная труба и тянется, словно к свету побег, вдоль стены, высоко вверх, за край брандмауэра. Родственницы водосточных труб — разница лишь в применении, а материал один — оцинкованная листовая сталь, иначе — кровельное железо. (Вспомнил, как на уроке труда, классе в шестом, делали из него совки для уборки мусора; я за свой получил четыре.)

В снежные зимы — с крыш свисают сосульки; с крыши одноэтажного флигеля, бывает, доходят до самой земли. Вообще говоря, образование сосулек на петербургских крышах — явление благоприобретенное, это плата за цивилизацию — в частности, за паровое отопление. Чердаки изначально были холодными и на таянье снега на крышах никак не влияли. Но вот на чердаках потеплело, снег на кровле стал таять охотнее, и у нас появилась возможность лицезреть изрядных размеров сосульки. Знатоки вопроса утверждают, что вся проблема в недостаточной теплоизоляции чердачных коммуникаций. Но похоже, ее проще решать с помощью лома и ему подобных орудий. Из обломков сосулек, сбитых с крыш, во дворах иногда образуются целые горы и даже горные цепи. Кордильеры дворовых сугробов и сбитых сосулек покрываются гарью к весне и могут держаться почти до мая.

На память приходит простая картина (примерно семидесятые годы): стоит дворник и поливает из шланга горячей водой сугробы. Долго и методично топит снег во дворе. А что? Паровое отопление. Горячая вода была дешевая. Холодная вообще ничего не стоила[34].

К сезонным особенностям двора надо отнести ночные вопли котов. Сейчас дворовых котов стало значительно меньше; полагаю, это результат кампаний дератизации в конце девяностых — начале нулевых: вместе с крысами потравили бездомных кошек. Между прочим, эти коты — потомки тех, которых завезли в Ленинград после блокады. С крысами они тогда справились превосходно. И ленинградцы простили им истошные ночные вопли.