Книга о Петербурге

Или битвы — Невская и Шелонская, обе примерно на одном расстоянии от устья рек, значение обеих судьбоносное. Правда, пафос побед заметно разнится. На Неве разбили пришельцев. На Шелони разбили своих.

И наконец.

Эти места имеют прямое отношение к строительству Петербурга.

Голинский погост входил в Новгородский уезд, что со своей стороны занимал западную часть обширной Новгородской земли. Именно Новгородский уезд, да и сам Новгород дали, как утверждают сегодня историки (Е. А. Андреева, Т. А. Базарова), первых работных людей, «посошан» — первостроителей Петербурга, помимо уже работавших там военных. Дали — разумеется, по принуждению, в плане повинности, от которой не освобождались даже ямские дворы. Отправляли в дельту Невы — по жесткой разнарядке — копать, рубить, плотничать. Жить в землянках и шалашах.

Начинали новую крепость те, кто брал старую — Ниеншанц. Новгородские и прочие посошане — невоенные, набранные из крестьян по разнарядке, — к ним присоединились уже летом 1703-го.

А лето было холодным, дождливым.

Платили мало. Работали много.

Часто болели.

Умирая, как водится, вспоминали родные края.

А пожалуй, не столь фантазийна мысль моя о прообразе Петербурга.

Может быть, как и я сейчас припоминаю детские голинские ощущения, кто-то из новгородских посошан, засыпая в холодной землянке, вспоминал заливные острова Шелони. Новгородцы ведь знали те места хорошо (хотя бы кто был связан с водой).

Допускаю, с Васильевским и Зеленком я погорячился немного, есть между ними различия, но кому-то из тех новгородцев Заячий остров (как бы он тогда ни назывался) мог определенно напомнить Свинух. Оба вытянуты вдоль берега, и размеры их почти одинаковы. Оба низкие, плоские, почти вровень с водой. Обитатели шелонских берегов, да и всякий, кто знал Ильмень, увидев Заячий, мог бы сказать: «Зело на Свинух похоже. Вода подымется — и зальет».

Но это когда еще будет, если будет, — весной. В половодье. Не скоро еще. И то ежели Нева расположена разливаться.

Так, наверное, могли думать первые посошане. И невдомек им было, отчего здесь наводнения.

Кому доводилось купаться «у Петропавловки» (в студенческие годы мы находили возможным себе это позволить), знает, как резко берег обрывается в глубину. Это следствие того, что он отнят у реки — отодвинут от своего природного края. Утверждают, что искусственно расширяли и удлиняли остров, отбирая у воды драгоценные сажени, а также поднимали посредством насыпки — не из боязни потопа, а ради решения определенных инженерных задач, связанных с фортификацией.

Беда в том, что первостроители, уроженцы других краев, будь они солдаты, или присланные посошане, или даже командиры, начальники, знать не знали, как ведет себя здесь вода и на какие каверзы Нева способна.

Оно случилось летом, когда условному Петербургу исполнилось лишь три месяца. Природа как будто торопилась предупредить своих подневольных преобразователей мощным ударом, — все же в исторической перспективе атаки этой стихии будут выпадать обычно на осень (иногда на весну).

Измерить высоту подъема воды охотников не нашлось, не до того было. Петр бы наверняка сделал замер, но он тогда пребывал на Олонецкой верфи.

Гидрологи полагают, что в ночь на 20 августа вода поднялась на два метра. С учетом тогдашней высоты берегов это немало.

Сильный ветер со стороны потухшего заката, быстрое движение рваных туч, меняющих в сумерках на ходу очертания, черные высокие волны, сонливо замирающие как бы на месте, — очевидцам этого не забыть. А дальше волны обратились назад, против течения; река словно вспять пошла — видел ли это кто?

Ночь в августе здесь уже темная.

Крещение балтийской стихией происходило в темноте.

В темноте бросали землянки.

Никаких тебе половодий — пришло то, что потом назовут нагонной волной, наше мелководное цунами, сеющее ужас, панику, смерть.

«Зело, Государь, у нас жестока погода…»

В Лодейном Поле отчет о наводнении Петр получил, когда непогода прошла. Князь Репнин, командующий полками, брошенными на строительство крепости, пережив потрясение, царю сообщал (эти слова привел П. П. Каратыгин в своей «Летописи петербургских наводнений», 1888):

«Зело, Государь, у нас жестока погода, с моря и набивает в нашем месте, где я стою с полками, воды аж до моего станишки; ночась в Преображенском полку в полночь у харчевников многих сонных людей и рухлядь их помочило, а жители здешния, Государь, сказывают, что во нынешнем времени всегда то место заливает».

Сообщение достойно того, чтобы быть прочитанным вслух: так проще уловить интонацию — эту вкрадчивость, осмотрительность, приглушенность.

Чувствуется, как Репнин осторожничает. Так бывает, когда, не осмеливаясь рассказать о чем-то ужасном, человек ходит все вокруг да около, касаясь не самого важного, не самого страшного, не самого худого.