Книга о Петербурге

На следующий год, собрав еще большие силы, шведы снова пришли к острову Котлин и с утроенным усердием обстреливали Кроншлот, чей гарнизон, безусловно, был готов стоять до последнего. Результат — одно попадание. Форт сотрясся. Но это все, чего сумели шведы добиться.

Для корабельных шведских пушек форт Кроншлот оказался объектом с досадно незначительными размерами, но кто же виноват, что не подошли ближе? Вместе с Кроншлотом оба лета успешно действовала береговая артиллерия, а во втором случае (в 1705 году), к удивлению шведов, вице-адмирал К. Крюйс привел русский флот, построенный за зиму, и со стороны устья перегородил фарватер.

Иными словами — прошу понять правильно: замечания о доброй иронии отнюдь не подразумевают что-либо благостное и уж тем более не ставят под сомнение в этих баталиях неизбежного для любой войны смертоубийства. И здесь История перестает улыбаться по-доброму. Потери были. С обеих сторон — на самом Котлине. А для шведов еще — особенно — в прибрежной полосе на отмели, куда и в ту кампанию, и в эту (1704, 1705) с упорством отважных неудачников они высаживали десант.

Заколдованность?

Между двумя морскими «диверсиями» 1704 и 1705 годов была еще одна зимняя, ледовая — то странное дело, которое историк Устрялов назвал в свое время (1863) «нечаянным набегом».

Дело поистине загадочное, туманное, непрозрачное, как пространство залива, заносимое колким снегом, что застлал глаза Карлу Армфельду и всему его тысячному отряду, передвигающемуся по льду. Вышли из Выборга, направлялись к острову Котлин — в ночь. Цель похода — уничтожить русские укрепления, в первую голову — Кроншлот.

Российские историки склонны считать, что из-за непогоды прошли мимо.

Согласно шведскому историографу, поход был достаточно успешный. Сожгли на Котлине царский дворец и прочие здания, а также корабли — военные и купеческие. Порубили русскую пехоту, обратили конницу в бегство.

Русская историография, однако, этого события не заметила.

Согласно русской историографии, не было и быть не могло царского дворца в тот год на Котлине. И корабли все на зиму отправили в Петербург. И никаких особых строений на острове не замечалось. А поскольку русские вообще не ждали от шведов такой зимней каверзы, то и гарнизона на острове не оставили — живая сила с холодами подалась в город. Только со следующей зимы будет оставаться здесь гарнизон. А сейчас и пушки с острова были убраны.

В общем, обращать что-либо в пепел и кого-либо громить было со шведской стороны весьма затруднительно.

Но всего удивительнее сообщение о Кроншлоте. Будто бы от него отступились, потому что русские-де окружили башню прорубью шириною в три сажени.

Очень сомнительно. Прорубить толстый лед вокруг форта — задача сложная, тем более если учесть, что прорубать было некому. А зачем прорубать? В лютый мороз прорубь мигом заледенеет — и что, так и рубить без конца? Могла ли какая-то прорубь помешать шведам, если их главная задача была сжечь этот деревянный Кроншлот? Да легко бы сожгли.

Не могли не сжечь.

Скорее всего, шведы в этот раз Кроншлота не видели. Ни вблизи, ни издалека.

Снег, вьюга, потеря ориентация — мало ли что. Опять же Кроншлот — крепость небольшая, одно слово — деревянная башня, можно и не заметить.

А может быть, место такое… заколдованное.

Загадка — с кем же воевали в ту метель? С какими призраками? Какие видели миражи?

На мысль о заколдованности Петербурга может навести иную впечатлительную натуру хроника похода 1708 года под предводительством генерал-майора Г. Любеккера.

То, что произошло с тринадцатитысячным войском, кажется настолько странным, что заставляет историков теряться в догадках о цели самого похода.

Целый месяц (август) ушел на изнурительный переход из Выборга до берега Невы восточнее Петербурга. Ради внезапности шли едва ли не лесными тропами, увязая не столько в болотах, сколько в грязи, вызванной проливными дождями.

Тем временем со стороны залива появился флот, всего 22 вымпела. Глядящему на карту покажется, что угроза городу создается с двух сторон — с запада и востока. Так и было, наверное. Но если бы не Кроншлот… И если бы не бездорожье, не отсутствие провианта, не быстрое течение Невы…

Основной части войска все же удалось благополучно форсировать Неву. Бой на левом берегу с подоспевшими русскими решающего значения не имел. Решающее значение имело то, что войско, предоставленное противником самому себе, продвигаясь на запад, таяло из-за голода и массового дезертирства. Но теперь уже шли по дороге — в Копорье. Огибая Петербург с юга.

В Копорской губе тот самый флот, ничем себя так и не проявивший, озаботился эвакуацией добравшегося до балтийского берега воинства. Из-за ветра и морского волнения предприятие растянулось почти на полмесяца.

Шведский лагерь на берегу был атакован русскими и уничтожен.

Очень странный поход.