Как раз в упомянутый понедельник, в первый же день демонстрации мощи английского флота — 14 июня 1854 года, наблюдательный пункт на Бронной горе посетила вместе с членами императорской семьи дочь поэта, фрейлина двора Анна Тютчева. «На протяжении всего пути нам то и дело встречались кучки любопытных, которые все направлялись к морю посмотреть морское чудовище, появившееся из волн. Некоторые шли шумными группами, другие расположились веселыми компаниями на траве вокруг кипящего самовара» — из ее дневника. И чем не народное гулянье?
«Вся эта публика, — продолжает Анна Федоровна, — имела вид очень веселый и не боялась, по-видимому, совсем неприятеля».
В Петербурге тоже не боялись. Настроения господствовали приподнятые.
Это «ай-люли» звучало со сцены Императорского Александринского театра. Спектакль по скороспелой пьесе Петра Григорьева, известного как Григорьев 1-й, «За Веру, Царя и Отечество!» смотрелся в буквальном смысле на ура. То было «Народное драматическое представление в прозе и стихах в 3 к[артинах] с русскими национальными песнями, плясками и военными куплетами».
А вот еще один военный куплет патриотической песни из числа тех, что, по отзыву журнала «Современник», «возбуждают громкие рукоплескания и повторяются по единогласному требованию публики»:
«Закидаем шапками»… Вроде бы все понятно, а ведь не совсем тут то, о чем наша первая мысль… Внимание! Здесь, похоже, один из последних примеров употребления этого примечательного выражения в прежнем, стародавнем смысле, не допускающем никакой иронии. Скоро, в сентябре, перед сражением на Альме генерал Кирьяков (во всяком случае, это приписывается ему) допустит неосторожную браваду: «Шапками закидаем неприятеля» (не держал ли он в уме куплеты Григорьева?), — сражение будет проиграно, и «шапками закидаем» станет крылатой фразой, полностью отрицающей ее прежний смысл, — выражением необоснованной и опасной самоуверенности, едва ли не символом всех неудач Крымской войны.
Государь не воспользовался возможностью оценить патриотический подъем театральной публики и посмеяться над английским флотом в сатирических байках старого моряка, роль которого исполнял автор текста Григорьев 1-й, — все-таки Николая Первого, надо полагать, больше интересовала другая сцена — акватория Финского залива, хорошо обозреваемая с балкона Морского кабинета под крышей Коттеджа, летней петергофской резиденции, а еще лучше — с той самой возвышенности под Ораниенбаумом, где была специально построена вышка.
С некоторых пор эти почти забытые стихи возвратили себе благодаря интернету некоторую известность — причем в той же мере, пожалуй, что и события, которым они посвящены. А то, что большинство образованных ленинградцев, не чуравшихся вопросов истории, даже краем уха не слышали в прежние годы об этом историческом эпизоде, может сегодня показаться, думаю, очень странным кому-нибудь, кто как некую данность воспринимает вот это:
Николай Некрасов. Правда, авторство он свое поначалу скрыл, обозначившись в оглавлении седьмой книжки «Современника» за 1854 год примечательными тремя звездочками. Голос античного хора почти. Сказать по-другому: редакционная передовая на открытие номера. В любом случае авторство тут неуместно.
Эпиграф из «Клеветникам России»: «Вы грозны на словах, попробуйте на деле!
Дата под стихотворением «14 июня, 1854 года» — с добавлением в скобках: «(В день появления соединенного флота вблизи Кронштадта)».