Книга осенних демонов

Ты начала с того, что покрасила волосы оттеночным шампунем. Цвет вызывающим не был — темный бронз, близкий к натуральному. Будто бы светлый цвет делает моложе, но только явная идиотка решилась бы стать блондинкой для мужчины, который не оставил себе ни одной фотографии светловолосой женщины. Впрочем, она не была седой, а всего лишь с проседью. Подровняла брови, придав им классическую форму. Нанесла основу, тени и тушь. Работала все быстрее, и это напоминало вдохновение. Подчеркнула контур губ. Замаскировала обвисшие мышцы на скулах. Была художником. В конце концов, черт возьми, она умела нарисовать лицо женщины более молодой и более интересной. Даже если нужно все это сделать на собственном лице. Тени, пудра. Карандаши, кисточки, подводки падали в раковину, какая-то помада шлепнулась на пол. Она не обращала на это внимания, пока не закончила и не посмотрела на свое отражение.

Результат был ужасный.

Из зеркала на нее смотрела не пожилая женщина, но и определенно не звезда. Разве только провинциального танцпола. Что-то между стриптизершей в прошлом и постаревшей вдовой циркового артиста. Не хватало разве что боа из перьев и накладных ресниц. Может, не прямо сразу проститутка, скорее хорошо сохранившаяся хозяйка борделя. Браво!

Ты смыла маску тоником, со злостью швыряя в раковину упрямые ватные диски.

А потом все пошло сначала.

Только по-другому.

Ты не собиралась подцепить кого-то на дискотеке в санатории. Нужно было лишь, чтобы он обратил на тебя внимание. Чтобы подумал: «Эта моя хозяйка вполне ничего себе…», а не сразу же заметил, что ты нарисовала себе лицо. Потому она сделала другой макияж, деликатно подчеркивая то, что у нее осталось от красоты, и все. Накрутила волосы, но заколола их сзади на шее широкой заколкой.

Вместо свободной юбки и блузы, которые были на ней ежедневно, надела другое платье. Не коктейльное с декольте, другое. Скромное коричневое, подчеркнуто домашнее, но зато обтягивающее фигуру.

Решив действовать, Ирена обнаружила в себе больше жизни, но по-прежнему была не в состоянии рисовать.

День подходил к концу. Собственно, то меж одними, то другими бессмысленными передвижениями и долгими взглядами на калитку, виднеющуюся за дверью, и на спящего пса. Ничего не происходило.

Ирена ждала.

Тысячу раз посмотрела в сторону ворот и тысячу раз потеряла надежду. Деревья стояли в полумраке и моросил дождь, мокрые ветви качались на ветру. Тикали часы. Наступило и закончилось время обеда в одиночестве с чашкой супа из пакетика и бутербродами.

Ирена решила, что, когда он придет, она будет сидеть на веранде и рисовать. Поэтому деловито сделала набросок — какую-то мазню, — и когда наконец серый «сааб» блеснул фарами перед воротами, уселась на своем стуле и взялась за картину. Вымазала пальцы жирной пастелью и нарисовала на щеке небрежное пятно, не обращая внимания на его машину, которая въезжала на место, спрятанное за домом в тени дровяного сарая. Пятно добавляло ей очарования, внешний вид сделало более озорным и создало впечатление, что она охвачена вдохновением. Прямо хотелось протянуть ладонь и вытереть его.

Ирена слышала, как он открыл дверь, слышала его шаги в прихожей и на кухне. Рисовала.

Потом встала, чтобы безразлично поприветствовать его, только тогда, когда он открыл распашную дверь в гостиную, бывшую проходной комнатой.

Не понятно, как это случилось, но третий поясничный позвонок выбрал как раз этот момент (еще сегодня утром она подумала, как хорошо, что спина уже давно ее не подводила, — ну вот, всегда так!). Чувство было такое, что позвоночник переломился, как высохшая веточка. Тело согнуло пополам, ноги беспомощно подкосились. Так, как если бы кто-то рубанул по пояснице краем лопаты. От боли в глазах побежали красные круги и фейерверки серебряных искр. Она не упала только потому, что сразу же за дверями веранды схватилась за перила лестницы. Должна была пройти по гостиной величественно и несколько безразлично, а вместо этого скрючилась в прихожей, свернулась у лестницы в клубок.

Первый приступ острой боли утих и растворился, став тучей тошнотворного тупого страдания, которое было ей прекрасно известно. Как выстрел из самострела раскаленным болтом по самому низу спины. Теперь она чувствовала, что этот горячий железный болт по-прежнему торчит глубоко в теле. Она знала, что, если попытается выпрямиться или хотя бы сдвинуться с места, боль тотчас же напомнит о себе новой вспышкой огня. Ей хотелось плакать от злости и обиды.

Ирена постепенно разогнулась, хватаясь за поручни лестницы, и более-менее выпрямилась, перекрученная и согнувшаяся, как Квазимодо. Боль пронизывала спину, ягодицы и бедро — всюду, где проходил нерв.

— Что с вами?! — Пальто на нем был расстегнуто, а в руке небольшая пухлая папка.

— Ничего, — сквозь слезы процедила Ирена. — Это позвоночник. Бывает. Я приму таблетку. Пройдет.

— Нет, — услышала она решительный голос. — Само не пройдет.