Книга осенних демонов

— Да, но… Конечно же. Пока ничего определенного, но у вас очень сильный скачок, более девяноста, опухшие лимфатические узлы. Постоянно повышенная температура, сухой кашель, вы харкаете кровью, ну, и рентген, и томограф… одним словом, у вас нет никакой африканской болезни. Мы исключили СПИД, лихорадку Эбола, сепсис, Марбургскую болезнь, чуму и другие. Опасаюсь, что у вас новообразование в легких. Все указывает на то, что состояние неоперабельное. Мне очень жаль.

Конечно же. Ему очень жаль, а я умираю. Умираю. Не хотел умереть в пустыне, так умру на больничной койке, лишенный человеческого достоинства, голый, обосранный и скулящий от боли. Можешь послать в жопу всех самых лучших специалистов. Рак легких — это приговор, и вы прекрасно это знаете. Господи, мои легкие загнивают! Смерть.

Дальше как в учебнике. Сначала бунт. Бешеный спор с Богом, пена у рта, истерия. Усмиряющие боль наркотики. Вода. Потом отчаяние. Черные, полные слез, боли и разрывающей душу печали дни, от которых несло могильным смрадом. Уходящие в бесконечность, находящиеся где-то между бегством и очередными манипуляциями, болезненными и отвратительными. Потом безразличие и глухая депрессивная беспомощность. А потом больницы было уже не избежать.

Он и вправду стал мясом. Безразлично смотрел в потолок, слушая шаги в коридоре, последние бессонные дни проходили в невыносимо долго тянущихся приступах ужасной боли, которая превращала Зембу в кусающееся животное. Когда его навещали, это было похоже на какие-то растянувшиеся в бесконечность поминки. Родители упрекали в том, что он курил, и рекомендовали все новых врачей. Детям было скучно, и они баловались. Они были ходячим воплощением жизни, и, глядя на них, сердце обливалось кровью. Оля была красива как никогда, и ему хотелось выть, глядя на нее. Она существовала в мире и была человеком. Он же стал мясом. Без права на секс, без права на любовь и жизнь. Он умирал. Умирание было болезненным и скучным. Он не мог даже смотреть телевизор, ведь все, что там показывали, будет жить и продолжит существовать тогда, когда его уже не будет. Земба предпочитал делать вид, что весь мир уйдет вместе с ним.

Он постепенно становился зомби. Живым ходячим трупом. Напоминал скелет. От него разило трупным запахом. Он разлагался. По коридору ходил так же, как и другие живые трупы, осторожно катя стойку с капельницей, словно опасался, что части сгнившего тела начнут отваливаться от костей.

Ночь в больнице — самое страшное. Особенно в обычной городской больнице, в которую его перевели под присмотр очередной медицинской знаменитости. Ему бы больше пригодился бальзамировщик. В этой новой больнице все было старое, грязное и изношенное. Стены, кровати, тарелки, кафель и санитарки. Он лежал на провалившемся стеганом матраце, покрытом клеенкой, от которой у него прела кожа, и сквозь кислородную подушку смотрел на жирное пятно на стене. В носу торчала одна капельница, другая — в предплечье, с пениса свисал катетер и к провалившейся груди грязным пластырем были приклеены датчики. Он уже даже дышал не как человек. Лежал в полумраке, мертвенно-бледный свет галогеновых лампочек падал на лицо, сквозь толстый слой кислородной подушки он слышал электронное пиканье собственного организма и эхо возбуждающего хохота санитарок. Каждый раз мытье и дефекация становились кошмаром. Он был мясом. Смотрел на жирное пятно на стене.

Пятно было большое, разветвленное и величественное. С размазанными подтеками и каплями. Желто-коричневое на грязно-желтой стене. Это было самое важное в мире пятно, его единственная картинка и одновременно последняя, которую он увидит и заберет с собой, запечатлев на веках, на тот свет. Иногда оно выглядело как покрытое листьями дерево, перекрученное и карликовое, прекрасное для виселицы, растущее в какой-то заброшенной глухомани. Иной раз напоминало скачущую галопом лошадь с развевающейся гривой, с бешенством в глазах и дико ощерившимися зубами. Через несколько дней пятно, как это обычно бывает с пятнами, если в них всматриваешься слишком долго, превратилось в лицо.

Почти каждое пятно, случайное сочетание листьев, света и тени, скрывает лицо. Лица в профиль, лица с чертами, очерченными глубокой тенью, как на контрастной фотографии, лица насмешливые, лица гротескные, лица карикатурные. Так работает мозг. Он так запрограммирован на распознавание лиц, что непременно распознает их в каждой случайной форме, если у него нет других стимулов. У мозга Зембы их не было.

Лицо его пятна было исключительно пакостным. Лисьим, хитрым и пакостным. Волосы зачесаны назад и напомажены бриллиантином. Мужчина неопределенного возраста, скорее молодой, типа альфонса. Черные овальные очечки, рот, словно след, прорезанный бритвой, растянут в издевательской улыбке. На лице признаки психопатической жестокости. Они часами смотрели друг на друга сквозь толщу пластиковой кислородной подушки, и Земба всей душой стал его ненавидеть.