Книга осенних демонов

Он был абсолютно уверен, что это не то лицо, которое ему хотелось бы забрать с собой на тот свет вместе с умирающей лошадью и засохшим деревом, но выхода не было. Мужчина высокомерно смотрел со стены на затянувшуюся агонию и улыбался с презрительным высокомерием, окрашенным удовлетворением. Полная страдания бесконечная ночь в больнице тянулась в тишине, прерываемой кашлем, храпом и попискиванием аппаратуры. Санитарки напились или просто пошли спать и наконец-то утихомирились. Боль тоже затихла и была бы вполне сносной, если бы не гипнотизирующий взгляд злобно радующегося сукина сына на стене.

Земба хотел открыть глаза, хоть и знал, что может увидеть только старый железный шкафчик и стакан с жидким чаем. Но все же и так лучше, чем этот взгляд. Он хотел смотреть на что-нибудь другое, но не мог. Пытался увидеть лошадь или дерево, но не мог. Пытался воссоздать перед глазами горящие королевскими красками пейзажи Африки или кристальные башни Токио, но все куда-то пропало, сделалось нереальным, серым и сыпучим, как пепел. Человек на стене становился все более выразительным, импрессионистский портрет превратился в четкую фотографию, изображение росло, увеличивалось, гипнотизировало, пульсировало среди изменяющегося и все заполняющего тумана. Земба беспомощно лежал, сжимая сухие, как веточки, руки, и смотрел. Он даже не заметил, как мир вокруг переменился. Перемены произошли мягко и постепенно, как прорастание травы, как движение песка в песочных часах.

Это была все та же больничная палата, все вокруг было такое же, ширма висела на погнутом старом основании, отделяя мир живых от мира мертвых, тумбочка и стакан с чаем, стойка с экранами, стена с пятном. Но все выглядело иначе, словно Земба видел только отражение предметов в каком-то мертвом зеркальном свете, где существует лишь темная сторона. И лицо на стене господствовало надо всем, светясь, словно чудесное явление родом из ада.

А потом лицо стало выпуклым, словно барельеф. Земба дернулся на кровати, и монитор отозвался внезапной какофонией попискиваний, вычерчивая на экране острые тревожные графики. Появился нос, острый, как плавник акулы, покрытый отваливающейся штукатуркой, но реальный; крылья носа были вывернуты, словно раздутые конские ноздри, узкий рот разрезал вытянутое лицо, злобная ухмылка стала еще противнее. Потом из стены выплыл острый кадык, штукатурка потрескалась, обрисовался торс, плечи и ноги в ботинках с острыми носами.

Земба лежал, потеряв дар речи от страха, он не мог ни повернуться, ни закричать, ни убежать или потерять сознание. Невероятно, но даже человека, который уже приговорен и понял, что в жизни его ничего не ждет, кроме агонии и смерти, можно ввести в такое оцепенение, что ему будет нестерпимо в собственном теле. Немесида продолжала отделяться от стены, пробивая телом штукатурку и краску, словно поверхность воды, а Земба изо всех сил старался потерять сознание. Или хотя бы умереть, если иное невозможно. Впервые в жизни смерть показалась ему относительно безопасным выходом. Но оказалось, что его может ждать что-то еще страшнее.

Человек Со Стены показался целиком. Дрожа как в малярии, Земба предпринял героическое усилие встать, после чего зашелся в болезненном свистящем кашле, который вновь свалил его на мокрую от пота подушку.

Человек подошел, стуча каблуками, и стал перед ним, а потом одним движением сорвал с него кислородную подушку.

— Ну, и как мы себя чувствуем? — спросил он. В эту минуту Земба должен был определенно потерять сознание, но не знал, как это сделать. Человек Со Стены бросил на пол кислородную подушку, превратившуюся в кусок бесполезного пластика; искусственное легкое захлебнулось спазматическим дыханием, кислород ядовито свистел, наполняя воздух запахом металла. Датчики завыли электронными голосами, возвещая тревогу. Земба подергивался на кровати, кашляя и задыхаясь, а Человек Со Стены прохаживался по палате, как страшная карикатура врача. На нем был даже грязный белый халат, будто он пришел на обход или навестить больного. Он сорвал с изголовья кровати карту больного и стал изучать ее, понимающе цокая, а потом поднял взор на синеющего Зембу.

— Прекрасно, — произнес он. — Обожаю больницы и хорошо продуманные болезни. А это, — он помахал рамкой со вставленной в нее историей, — это шедевр. Просто генетическая бомба с часовым механизмом. — Он присел на кровати Зембы и дохнул ему прямо в лицо трупным запахом. — Она пожирает тебя изнутри, она вписана в структуру каждой клетки. Распространяется как пожар или как сумасшествие. Сумасшествие прекрасно! Что с тобой? Ты задыхаешься? — Он потянул к Зембе крючковатую худую ладонь, схватил все провода в кучу и выдернул их одновременно. Монитор захлебнулся в отчаянном писке. Человек Со Стены встал и с силой ударил по нему кулаком. Аппарат замолк. Земба вытянулся и застыл.

— Ну же, перестань, — недовольно произнес Человек Со Стены. — Мы еще не закончили разговор, кроме того, я пришел к тебе, и ты не уйдешь так просто, не попрощавшись. Так нельзя относиться к гостям.