Книга памяти. Воспоминания солдата

… На передовой он интересовался, как настроение, знаем ли задачу. Ночью в землянке по очереди отдыхали, а где-то около четырех утра уже все в окопах. Рассветало. И вдруг — правее нас еще темное небо огненными стрелами прописали снаряды “Катюши” и почти в тоже мгновение вздрогнула земля от залпов сотен стволов различных калибров. Невозможно передать словами симфонию артиллерийской канонады: глухие звуки выстрелов могучих дальнобойных орудий, с ближнего тыла бьют 152-ми гаубицы, еще ближе слышно хлестанье 122мм, 82-миллиметровых минометов, звонкие залпы 76-миллиметровых дивизионных и полковых пушек, шипящие звуки гвардейских минометов “Катюши”. Сотни стволов ведут беглый огонь. Немцы отстреливаются вяло, мы вылезли на бруствер, смотрим на буквально вздыбленный передний край противника. Попасть под такой огонь — страшно, знаю, самому приходилось быть. “Молотили” их не меньше часа. “Вперед, пошли!” — команда простая, будничная. Поднялись, пошли, затем быстрее, бегом.

В первую линию немцев ворвались сравнительно легко, в траншеях много погибших, а кто остался в живых — от нервного потрясения не могли отойти, лежали на дне траншеи или сидели, охватив голову, зажав уши. С ходу по льду форсировали Вислу, подошли к северной окраине Варшавы, ворвались в предместье. Вскочил в один из домов — раненый немец, он сразу поднял руки вверх. Вывел, показал направление в тыл, сказал “иди”. Он пошел.

Поляки радушно встречали. Меня один тянул в гости, говорил, что он повстанец, что мы спасли их. Хотя гостевать было некогда, мы все же выпили с ним по рюмочке бимберу (так поляки называют самогонку), не помню, чем на ходу закусили, и я побежал дальше. Немцы отступали, Варшаву охватывали наши войска с севера и юга, и противник спешил выскочить из возможного “котла”. 17 января Варшава была свободная, но какая? Разбитая, разрушенная.

Научились мы воевать. Не давая передышки немцам, окружили Сохачев, затем удар на Модлин. Ежедневно продвигались на 25–45 км. Левобережье Вислы входило в, так называемый, немецкий протекторат. Из Германии переселились немцы, им в селах выделяли хозяйства, землю, они вели фермерское хозяйство, работали поляки. Теперь эти “хозяева”, загрузив фуры посудой, перинами, одеждой и другой домашней утварью удирали. Куда? Кто — знает …

Мы шли вперед, не обращая на эти обозы внимания. Поляки же, обиженные, оскорбленные, “пощипывали”: летал пух из распоротых перин, вдоль дорог валялись разбросанные вещи. Но покинутых немцами хозяйств не трогали, ждали, как распорядятся военные власти. В хозяйствах было много свиней, коров, гусей, кур; все это было брошено на произвол. Наши старшины этим воспользовались: в солдатском меню появились мясо, сало… Да и солдаты проявляли “инициативу”: нередко была свинина. Делали это, конечно, когда останавливались на ночлег или редкий дневной отдых. На следующий день мы двинулись дальше, на наше место приходили тыловики, власти военные и гражданские, как они там решали — то их дело.

Уже в этих, а затем и на территории Германии, хозяйствах мы видели много такого, что для нас было новым, непривычным. В частности, в переработке, консервировании, хранении продуктов. Под домами — большие, во всю площадь дома, подвалы, полуподвалы. Он разделены на секции — комнаты. В одних секциях — картофель, свекла, морковь, другие овощи. В отдельной секции-комнате — полки и множество закрытых банок — консервы. Консервировали все: мясо — тушенка свинина, птица (куры, утки; различные овощи: морковь, капуста, огурцы, спаржа и еще другие, названий чему мы не знали. Мы открывали; помню, спаржа не понравилась, попробовали — тут же выбросили. (Надо заметить, что мы других способов длительного хранения мяса, сала, овощей, кроме засолки не знали). А вот полка с бутылками. Что в них? Попробовали, оказывается, различные соки, даже зачем-то был сок из паслена. На чердаке висели полосы копченого сала-шпика. Продовольственное положение Германии было тяжелом. Но немцы — народ дисциплинированный и самодисциплинированный. Рассказывали, что у них были разработаны общие дневные нормы потребления продуктов питания, общее недельное меню — и всего этого они твердо придерживались. Вся живность — не только крупный скот, свиньи, но и каждая курица, утка и др. — была взята властями на учет. Все это учитывалось при выдаче продовольственных карточек. Зарезал поросенка — на определенный период карток на мясо, жиры не получал. Укрытие от учета даже курицы было строго наказуемым. Рынка, базара в нашем понимании не было. Все реализовывалось через магазины. Мы наблюдали уже после окончания войны: бауэр, например, ставит бидоны с молоком за ворота на специальный помост, на бидонах фамилия бауэра, количество молока. Никто возле них не сидит, не сторожит. Подъезжает сборщик, забирает, отвозит в магазин, а в конце месяца подводится итог, хозяин получает расчет. Все на доверии, добропорядочности.