Книга перемен

– Понимаешь, он у бородатых. У кавказцев, – сказал атаман так, как будто это объясняло невозможность обмена. Толю это объяснение не устраивало.

– Ну и что, что он у бородатых? К чему это ты? Говори скорее, – торопил собеседника Толя.

– Они ему пальцы отрезали. Восемь. Говорят, чтобы больше не стрелял. Оставили только два. «Чтобы поссать мог», – это мне их командир сказал.

– Понятно, – выдавил из себя Толя.

– Но вы же с нашим так не сделаете? – спросил «начальник штаба», выйдя из-за спины атамана.

Толя внимательно посмотрел в его глаза. И представил себе, каким его сейчас видит этот чужак. Худощавый человек маленького роста с многодневной седой щетиной. В грязном камуфляже. Типичный фашист. Жестокий укр.

– Нет, – ответил Толя резко. Как отрезал. И вернулся к своим, в здание.

– Я тебе верю! – крикнул Зотов напоследок.

Снайпер с третьего этажа из разбитого окна с обгорелой рамой наблюдал за тем, как россияне сносили тела своих товарищей. Белые и темные пятна мелькали между сломанных деревьев.

Ночью по ним опять била артиллерия. Здание вибрировало и, казалось, готово было рассыпаться в любой момент. Но Толя был спокоен. Он знал, что бетон выдержит и прямое попадание тяжелых снарядов. Джексон на крыше наблюдал за разрывами и очень точно сообщал координаты батарей противника.

– Ох, ні фіга собі! – сказала радиостанция его голосом и замолкла.

– Джексон, где ты? – крикнул Толя, нажав тангенту. Радиостанция не отвечала. Тогда Толя решил надеть бронежилет и подняться на крышу, туда, где сидел Джексон. В тот момент, когда он толкнул перед собой дверь, радиостанция снова заговорила:

– Пряме попадання! Ще плюс три дірки у нашому даху!

– Джексон! Немедленно вниз! – закричал Толя в радиостанцию.

– Та нічого, дядя Толя, я ще тут побуду. Воно ж двічі не прилітає. Ти ж знаєш.

Толя слушал эфир. Сначала взрывы доносились с улицы, а потом радиоэхом звучали в динамике. «Очень интересный эффект, – думал Толя. – Если вдруг убьют, то жалко будет работу немецких врачей».

И он вспомнил прошлую зиму и собственную кровь, заливавшую его одежду.

* * *

В феврале четырнадцатого боли не было, только слабость. Он с сотнями других, отчаянных и отчаявшихся ждать, шел вверх по Институтской. Он был полон решимости добиться перемен. За спиной пылала кострами площадь, само название которой обещало, что долгожданная свобода близко. Стоило лишь сделать один рывок – вперед на подъем, – и настанет день добра и справедливости. Они шли вперед, а люди в черных формах, сдерживавшие волю протеста, отступили. И он бежал, вперед, вверх.

Рядом с ним, прикрываясь деревянным щитом, двигался мальчишка лет восемнадцати. Страх и возбуждение играли красными оттенками на его щеках, блестели озорным огнем в его глазах. И тут Толя увидел, как возле его ног начала подниматься разрывами земля. «Да это же по нам стреляют!» – догадался он еще до того, как до разгоряченного адреналином сознания докатились звуки выстрелов.

Толя увидел мусорный бак. Жестянка, конечно, но и она могла спасти от пуль. Он схватил возбужденного юнца – одной рукой за шиворот, другой за щит. И потащил за жестяной контейнер.

– Давай сюда! Быстро!

Мальчишка не стал сопротивляться. Но Толя не успел его втянуть за укрытие. Он почувствовал удар в левую руку. Сильный. Боль была не резкой. Скорее, глухой. Но почему стало так темно в глазах? Толя хотел посмотреть на свою руку, но не смог ее поднять. Он с удивлением отметил, что не сидит за баком, а лежит на земле. И только тогда, когда синий лоскут неба над ним перекрыла голова юноши с раскрасневшимися щеками, он перевел взор на левую руку. Куртка была разорвана. Из дыры вытекала темно-красная кровь. И тут Толя почувствовал настоящую, невыносимую боль. Чужие руки, незнакомые лица, красные кресты на куртках и мелькающие черные ветки – все вокруг завертелось в невероятном калейдоскопе. К нему подошел священник. «Отец Роман», – услышал раненый его имя. И заскорузлая рука легла на его лоб. «Он точно сельский священник. Батюшка, видно, пашет на своем огороде», – мелькнула странная для раненого человека мысль. Вспышка. Еще одна. Это щелкал фотограф в велосипедном шлеме и желтых тактических очках. «Все будет хорошо», – сказал врач. И тогда Толя отключился.

Ему повезло и не повезло одновременно. Руку спасти, казалось бы, невозможно. Кости предплечья были полностью раздроблены. Отечественная медицина подняла руки, но активисты, помогавшие революции, не сдавались. Толя попал в число пяти «майдановцев», которых отвезли в Германию. И там немецкие хирурги вставили пациенту металлическую пластину вместо кости. Толя лежал в одноместной палате и с удивлением разглядывал рентгеновский снимок своего плеча. Железяка, прикрученная к суставу обычными шурупами. Неужели рука будет действовать?

– Доктор, у меня рука будет работать? – спрашивал он веселого немецкого хирурга в круглых очках.

Тот и без переводчика понимал смысл вопроса.

– Конечно, – говорил эскулап уверенно. – Вы, уважаемый Анатоль, будете, как этот… из фильма… терминатор! Железный человек.