Книга попугая

Визирь распрощался с Фагфуром, отправился в Рум и начал похваляться там своим художничеством и выдавать себя за живописца. Весть об его искусстве дошла и до царицы, и она приказала, чтобы визирь тотчас же расписал потолок ее дворца, показал свое умение в ее портике, сделал бы все, что может, и нарисовал бы все, что сумеет. Визирь нарисовал в портике ее дворца павильон, а в нем изображение Фагфура, а под павильоном изобразил газель, самку и детенышей. Написал он все это так, будто бы начался разлив и захватил газель и детенышей, а самка стремительно убегает, даже не обернувшись.

Увидев это изображение, царица изумилась и спросила: „Кто это такой, что это за место, что обозначает этот разлив и что это за животные?“ — „Это изображение Фагфура, царя Китая, — ответил визирь, — а это его павильон. Однажды он сидел на башне и смотрел на газель, которая около стены дворца вскормила детенышей. Внезапно разлилась река, самка газели испугалась воды и, безжалостно покинув детей, бежала — вот изображение убегающей самки… Но самец был исполнен отцовской любви, он остался стоять возле детей и утонул вместе с ними. Вот самец, а вот его дети… О царица! С того дня как Фагфур увидел такую безжалостность и бесчувственность самки, его сердце охладело к женщинам, он никогда не упоминает о них и не приближается к ним… Впрочем, о неверности женщин написано много рассказов… Арабы говорят: „Счастлив тот, кто может обогатить свой опыт на примере другого“».

Нахшаби, на примере других поучись,
Тот, кто ракушку ищет, — и жемчуг найдет.
Всяк, кто сердцем живым обладает, всегда
Тот с другого пример, поучаясь, берет.

«Услышав этот рассказ и увидев, что история Фагфура совпадает с ее собственной историей, румийская царица воскликнула: „О художник! Ведь с царем произошел такой же случай, что и со мной, с государем случилось точь-в-точь то же самое, что было и со мной. Я видела безжалостность самца павлина и отстранилась от мужчин, а он увидел бессердечие самки газели и перестал говорить о женщинах. Если мы поженимся и соединимся браком, это будет очень подходящим делом и будет весьма разумно“.

Затем румийская царица на другой день отправила в Китай своего хаджиба[174] и сама покорно предложила Фагфуру взять ее в жены. Через несколько дней состоялась их свадьба, отпраздновали их брак, и зажили они в счастье и довольстве».

Всех тянет лишь к тем, кто сродни им, мой друг,
Кувшин до воды непременно дойдет.
На тех не сердись, кто похож на тебя:
Ведь схожий с тобою к тебе и придет.

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью: — «О хозяйка, ты говоришь, что покинешь друга и спрячешь ногу под подол терпения и покоя. Если бы кому-нибудь и можно было утверждать это, то, конечно, это можно было бы румийской царице, долгие годы избегавшей мужчин и отвращавшейся от замужества. Все же в конце концов и она вышла замуж и поручила заботы о себе мужчине. Вставай же и ты, пользуйся случаем и выполни желание друга!»

Худжасте хотела последовать его совету, но в то же мгновение румийская царица-солнце устремилась к царю востока, поднялся шум Фагфура-дня, утро показала свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…

Нахшаби сегодня ночью собирался
Повидаться с другом нежным и прекрасным,
Только утро помешало это сделать:
Всем влюбленным утра вестник — враг ужасный.

Рассказ о том, как осел пел, а торговец хворостом танцевал Ночь сорок первая

Когда отшельник четвертой обители, то есть солнце, ушел в свою келью запада, а суфий первого монастыря, то есть месяц, вышел из каморки востока, Худжасте пришла просить у попугая разрешение и сказала: «О поверенный моих тайн! О сокровище просьб! Говорят, что Омар ибн Абд ал-Азиз, который был халифом и восседал на троне халифата, не спал ни днем, ни ночью. Спросили его, почему он никогда не спит. „Если я буду спать ночью, — ответил он, — я погублю самого себя, а если буду спать днем, погублю своих подданных“. О попугай! Я тоже боюсь, что, если я выполню приказ друга, я выпущу из рук мужа, а если буду верна мужу, могу потерять друга. Поэтому я хочу покинуть их обоих, схватиться за ворот смирения и спрятать ногу под полу праведности».

«О Худжасте, — ответил попугай, — праведность и невинность всегда желательны, чистота и смирение всегда заслуживают одобрения, но для всякой вещи есть свой путь, для всякого дела свое время. Твоя невинность в данное время покажется столь же неуместной, как пение того осла». — «А как это было?» — спросила Худжасте.