Книга попугая

Но женщина принесла рыбу лишь по прошествии долгого времени, и Салих, так как ему пришлось так долго ждать, посмотрел на нее гневным взором. Женщина тоже разгневалась и сказала: „О Салих, ты думаешь, что я похожа на ту птицу, что ты глядишь на меня с таким гневом. Но между человеком и птицей большая разница. Тебе не удастся больше сглазить и птицы, где же тебе справиться с человеком! О Салих, лишь тот человек, кто своим дыханием и близостью оживляет мертвого и помогает встать упавшему, а не тот, кто убивает живого и повергает наземь стоящего!“»

Ничего дороже жизни в мире нету, Нахшаби,
Злая смерть в глазах у жизни — это страшный острый шип.
Убивать других нетрудно, это нам по силам всем,
Но не в силах человека оживить тех, кто погиб.

«Салих был поражен всем случившимся и спросил: „О женщина, откуда ты знаешь мое имя? Как ты могла прочитать мою книгу? Разве слабому существу дается такое совершенство? Разве женщине дарят такое мужество?“ — „О Салих, — отвечала женщина, — мне стыдно говорить с таким существом, как ты, и дышать с тобой одним воздухом. На той стоянке, где ты остановишься завтра, ты найдешь охотника. Он мой брат, и он разъяснит тебе твои недоумения и сообщит тебе то, что ты хочешь знать“.

На другой день Салих пришел в дом к тому охотнику. Он увидел человека, перед которым стояла клетка с птицами. Человек начал вынимать их из клетки одну за другой и резать. Когда взгляд его упал на Салиха, он воскликнул: „Мир с тобой, о Салих, иди, иди, добро пожаловать, добро пожаловать! Посиди со мной, чтобы я мог насладиться твоей дружбой и отдохнуть близ тебя“.

Изумление и смятение Салиха еще умножились, и он спросил: „О ходжа! Ты — охотник, а сестра твоя — рыболов. Скольких животных вы убиваете, скольким телам причиняете страдание! Так за какие же дела вам дана такая степень прозрения, подобающая только пророкам? За какие заслуги подарено такое откровение, которое дается только святым?“ — „О Салих, — отвечал охотник. — Такой высокий сан и такое благословение дано нам, несмотря на убийство и мучительство, за то, что мы покорны приказам отца и матери наших и ничего не делаем без их согласия. Ты же ушел без согласия отца и матери, пустился в путь без разрешения родителей, и хотя ты и идешь учиться и путешествуешь с благой целью, но согласие отца и матери выше всех благ, разрешение родителей — высший сан!“

Увидав все это и услыхав такие речи, Салих тотчас же повернул назад, начал служить отцу и матери, и благодаря служению родителям раскрылись перед ним врата наук и то, к чему он стремился в обоих мирах, упало к нему на колени“.

Дойдя до этих слов, шарак сказала: „О Убайд, таково действие покорности, таково благословение и благоволение отца и матери. А ты хотел заслужить расположение жены и перестал услуживать родителям своим, совершенно забросил все свои дела. Это не согласно с правильными устоями, противоречит благородным обычаям“.

Выслушав эти слова от попугая и шарак, Убайд пришел в себя, раскаялся в своих проступках, поклонился в ноги отцу и матери и испросил у них прощения за все, что случилось. После этого он занялся своими делами и всю жизнь до конца провел в покое и довольстве».

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью:

«О хозяйка, если ты будешь внимать моим словам, ты тоже проведешь всю свою жизнь, как и Убайд, в покое, и довольстве, и радости. А если тебе надоело выслушивать мои советы, вставай, ступай к своему другу и навести того, кто ждет тебя».

Худжасте хотела последовать его совету, но день как будто услыхал эти слова — тотчас же утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…

Нахшаби сегодня ночью собирался
Повидаться с другом нежным и прекрасным,
Только утро помешало это сделать:
Всем влюбленным утра вестник — враг ужасный.

Рассказ о змее, жене змеи и о том, как царь мечом отрубил ей хвост Ночь сорок третья

Когда золотой дракон-солце ушел в пещеру запада, а серебристая змея-месяц высунула голову из норы востока, Худжасте, внешне гневная, но в душе ослабевшая, пришла к попугаю и сказала: «О верный друг и дорогой приятель! Что это за безжалостность я вижу от тебя? Что за бессердечие встречаю с твоей стороны? Когда же твоя мудрость принесет мне пользу? Когда же твои изречения мне пригодятся? Примени же наконец какую-нибудь хитрость, надумай план! Быть может, мое внутреннее беспокойство уляжется, пламя тоски моей утихнет!..»