Книга попугая

Царь попрощался со всеми близкими и вышел из дворца, чтобы умереть. Пришел он к колодцу, где паслись вместе баран и овца. Овца заглянула в колодец, увидала там траву и сказала барану: „Достань мне ту траву“. — „Достать эту траву невозможно, — отвечал баран, — ибо добраться до нее нельзя и броситься в колодец тоже нельзя“. — „Если ты не достанешь мне этой травы, — сказала овца, — я брошусь в колодец и расстанусь с жизнью в этом лишенном воды колодце“. — „Я не так глуп, как этот царь, — воскликнул баран, — и не хочу умирать, чтобы доставить удовольствие жене. Если умрет сто таких, как ты, что мне печалиться?! Если погибнет тысяча подобных тебе, я ничего не потеряю. Я не могу убить себя из-за такой жены, как ты, и не желаю губить себя ради твоего удовольствия. Если я останусь в живых, у меня найдется сколько угодно жен“.

Услыхав эти речи, царь передумал, сейчас же повернул назад, роздал в благодарность подаяние нищим, впредь уже никогда не выполнял желаний жен и весь остаток жизни провел в гареме».

Нахшаби, у животных пример ты бери!
Ведь советам внимают всегда мудрецы.
Разве нет среди нас столь разумных людей,
Чтоб пример они брали с быка и овцы?!

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью:

«О хозяйка, ты видела, как царь послушался слов барана и до конца жизни прожил в веселье и радости. Если ты послушаешься моих слов, ты тоже всю жизнь свою проведешь в покое и довольстве. А я скажу тебе следующее: „Вставай сейчас же и ступай к своему другу, не убивай томящегося по тебе мечом томления“».

Худжасте хотела последовать его совету, но телец-солнце тотчас же высунул голову из колодца востока, поднялся дневной шум, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…

Нахшаби сегодня ночью собирался
Повидаться с другом нежным и прекрасным,
Только утро помешало это сделать:
Всем влюбленным утра вестник — враг ужасный.

Рассказ об индийском царе, у которого был один сын и одна дочь, и о том, как дети собирались убить отца Ночь сорок четвертая

Когда золотое седло-солнце положили на Шабдиза[186] запада, а расшитым чепраком-месяцем покрыли гнедого коня востока, Худжасте с пылающим лицом и горящими глазами пришла к попугаю и сказала: «О светоч, оживляющий сердца! О светильник, возжигающий в груди пламя! Пожалей мое бледное лицо! Сжалься над моими красными глазами! Я уже давно хожу к тебе каждую ночь, а толку все нет. Разве ты не слыхал, что некоего мудреца спросили: „Какая разница между тоской мирской и тоской духовной?“ — „Тоска духовная, — ответил он, — это свет сердечный, это радость душевная, она не велит испускать стенаний и не сокращает жизни; тоска же по мирским благам обратна этому, и мы молим господа охранить нас от нее!“

О попугай! Ныне я томлюсь невозможной любовью, это тоска по мирскому благу. По этой же причине я постоянно прихожу к тебе и жду, чтобы ты избавил меня от этой тоски».

Нахшаби, по мирским ты благам не томись!
Долго ль будешь о счастье мирском ты мечтать?
Горе сердце способно разбить, милый мой,
Может скорбь по мирскому смертельною стать.

«О хозяйка, — ответил попугай, — если ты горюешь о своем возлюбленном, то много горестей прошло и мало осталось. Это горе будет для тебя таким же благословением, каким было горе того царя». — «А что было с тем царем?» — спросила Худжасте.

«Говорят, — отвечал попугай, — что в давние времена и минувшие века жил-был в Индийской стране некий царь. Был он стар годами, но по нраву своему был еще молод. Дня он не мог провести без музыки, часу не мог пробыть без сладких напевов».

Нахшаби, невозможно без музыки жить,
Жажду, словно река[187]

, утоляет она.Человек без нее не сумеет прожить,
Коль душа его только ничем не больна.

«У этого старого царя был юный сын. Однажды своекорыстные помыслы и сатанинское наваждение натолкнули сына на такую мысль: „Жизнь отца превысила всякую меру, а силы и мощи в нем еще много. Возможно, что он проживет и еще сто лет. Мне сейчас уже более сорока лет, и, если царство это достанется мне тогда, когда весна юности сменится на осень, когда черные кудри сменятся на седины, какой же мне от него будет толк? Жизнь после сорока лет — это сад без воды и локон без завитка, и красоты в ней уже нет“».