Книга прощания

Борис Балтер остался – а я твердо произношу этот глагол, заслуженный не многими из писателей, даже из нашумевших, – автором одного сочинения. Что его мучило. Уже в пору изгойства, когда он, дотрачивая заработанные повестью деньги (а они к нему спервоначалу пришли: «Мальчики» были экранизированы, пьеса по ним шла во многих театрах, пока была разом не запрещена), ставил сруб в Подмосковье, возле заповедной Малеевки, я восхитился его, так сказать, организационными способностями: так спорилась эта работа. Он сердито ответил, почти огрызнулся:

– Если бы тебе, как мне, не писалось, и ты бы сумел.

. Видно, талант слишком долго ждал выплеска, слишком щедро душа излилась в повести, слишком много в ней высказалось сокровенного… Или подобного не бывает «слишком»? Как сказать. Это зависит не только от истинности таланта, но и от его стайерской выносливости, которой Балтеру не хватило. Жалеть ли об этом? Я – жалею и не жалею: если б писательская судьба развивалась более плавно и постепенно, то и повесть, возможно, не обожгла бы читателя.

А она – обожгла.

Слово подходит тем более, что прозаик Балтер возник внезапно, словно бы взрыв. И слава… Да, не известность, а именно слава тоже пришла в один миг. Как обрушилась. Повесть, частью сперва напечатанная в легендарном сборнике «Тарусские страницы», а затем, целиком, в популярнейшей «Юности» (горы писем, самум восторгов), стала, как я сказал, и пьесой – спектакль в «Ленкоме», куда только что пришел Анатолий Эфрос, хоть инсценировку поставил и не он сам: юный Збруев, тогдашний кинокумир Леонид Харитонов, дебютантка Оля Яковлева… А там и фильм, снятый Михаилом Каликом, ныне объявленный киноклассикой, даром что я – из чистой ревности, от влюбленности в повесть – отнесся к нему сурово…

Будущее обещало стать замечательным. Да и можно ль сказать, что оно совсем не сбылось?…

Как хотите, а я опять о забавном.

Когда в 1962 году «Мальчики» объявились в редакции «Юности» (в стоическом «Новом мире» их отвергли, как говорится, не глядя, в «Знамени» дала от ворот поворот, даже не допустив до редакционных вершин, знаменитая редакторша Разумовская – Боря потом ее мстительно именовал не иначе как «жопа-щебетунья»), морщился и Борис Полевой. Повесть ему категорически не понравилась. Но к счастью, рукопись, лежавшую у него дома, прочли дочь и жена; прочтя, восхитились, и Борис Николаевич, образцовый семьянин, решил дело в пользу Балтера.

Решить-то решил, но, повторю, морщился, колебался, марая страницы знаками вопроса и резолюциями; одну помню точно: «Интендатская чуШ» – грамматикой Полевой пренебрегал до умиления, откровенно рассказывая, что приплачивает своей машинистке за исправление как орфографии, так даже и стиля. (Хотя тут ему было далеко до Вадима Кожевникова, редактора «Знамени». Владимир Войнович, в ту далекую пору для меня – Володя, рассказывал, как, придя в «Знамя», застал такую картину. Машинистка из новых, неопытных панически обратилась за помощью к старой: главный редактор дал ей свою рукопись, в которой она никак не может понять одного слова. Старая снисходительно глянула: «Вы и не можете этого понять. Тут написано: «пЕНджаГ»…» И покойный Валентин Берестов мне говорил, что выступал с Кожевниковым по радио в день, кажется, 1 Мая и нечаянно запустил глаза в его заготовку-шпаргалку. Там было, в частности, слово «параТ».

Впрочем, это уже, скорей, невинный уровень Полевого.)

Мы, болельщики Балтера, естественно, волновались, понимая, что в элегической повести впрямь немало такого», что печатно еще не высказывалось – или, если высказывалось, встречало цензурные возражения. Но тут как раз – обещанная забавность.

Полевой велел М. Л. Озеровой убрать из текста фразу о том, что некоей улице в южном городе присвоили имя Сталина. Боже! Наш Боря встал на дыбы. Ему, как и нам (нынче это само по себе смешно), фраза казалась иронической, «острой» – имя Вождя Народов тогда опять восходило опасно на небосвод государства. Как у Александра Галича: «…То ли гений Он, а то ли нет еще?!»

Словом, автор забушевал и покинул редакцию, объявив: на компромисс не пойдет, а коли здесь собрались такие трусы, рукопись забирает.

Наутро Полевой позвонил Озеровой:

– Вы знаете, я всю ночь не спал. Передайте, пожалуйста, Балтеру, что мы с ним единомышленники. Мне это имя так же дорого, как ему, но – не будем дразнить гусей.

– !ока не время.

Что ж получилось? Сталинист посочувствовал сталинисту? Перепугавшись, что фразу, как оказалось, можно понять и во здравье Вождя, Боря сам судорожно кинулся ее вымарать.