Читаем Книга путешествия. Выпуск 2. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья полностью

Книга путешествия. Выпуск 2. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья

Похвала тайша-шаху Чакару. Он живет там, где река Яик впадает в Каспийское море. Но кочующих с юртами, подобно другим калмыкам, у него немного. Он живет в большом городе. Он владеет войском [числом] 3 раза по 100 тысяч. Народы могол и богол — его подданные.

Восхваление тайша-шаха Коба. Он владеет войском на той стороне, то есть на том берегу реки Яик, численностью 5 раз по 100 тысяч. Они воюют московские земли вплоть до Руси[315].

Упоминание о калмыцком тайша-шахе Дурумейте. Он живет на северной стороне реки Яик, владеет калмыками в количестве 2 раза по 100 тысяч. Но мне неизвестно, каким числом народа и подданных владеет Мончак-шах; этого не знают и московиты.

Сведения о калмыцком тайша-шахе Кёк-Дилине. Этот обитает на берегах озера, из которого добывается рыбий зуб. Он страдает от голода и холода. Владеет войском численностью 3 раза по 100 тысяч, подданными — 2 раза по 100 тысяч. Это — народ слабый, немощный.

О калмыцком тайша-шахе Бакаре. Число калмыков у него и пределы [их расселения] неизвестны, поэтому количество их [здесь] не указано. А степи, где они обитают, простираются до области Зенан[316] на берегу Тихого океана, на самом краю севера.

Калмыцкий тайша-шах Бике. На языке монголов «бике» — женщина. Эта калмычка управляет страной женщин, или Зенаном. Сей великий народ является удивительным и редкостным. /865/ Даже при калмыцком Мончак-шахе находилось шесть жен из женщин страны Зенан. Когда я, ничтожный, увидел их, я прочел нараспев стих из Корана: «Мы сотворили человека лучшим сложением»[317]. Однако они не рожают детей от сынов рода человеческого. И любовь их не похожа на любовь, [известную в] сем мире. Когда я высказал все это Мончак-шаху, он сказал: «Если хочешь, на сегодняшнюю ночь возьми одну из них». — «Боже упаси, невозможно», — сказал я.

А они — словно материализованный дневной свет, воплощение красоты. У них такие рост и сложение, плоть и стан, белая шея, подобная серебряному сосуду, сильно насурмленные глаза, такие, как у молодой газели, такая сладкая чагатайская речь, что, если послушаешь, кровь прильет к печени и ты не сможешь творить зла. Каждый раз, когда я видел [их] подле Мончак-шаха, я впадал в оцепенение, словно умирающий на глазах конь. А в стране Зенан все те [женщины] таковы.

Калмыки совокупляются с ними. Однако они не беременеют. В их роду мужские представители отсутствуют. У них есть большое озеро на тот случай, если женщина захочет рожать. Раз в год она входит в это озеро, и тогда, по велению всевышнего Аллаха, она становится беременной. Если, разрешившись от бремени, она родит мальчика, у него голова и руки — как у человека, однако туловище и задние ноги — как у собаки. А своих матерей и сестер они опять спаривают с собаками, но матери и сестры не беременеют. И если спарят их с сынами человеческими — все равно не беременеют[318].

Замечание о калмыцком тайша-шахе Кудале. Этот народ живет у предела седьмого пояса, в области под названием «городские развалины», близ Страны мрака. Пределы их [расселения] и численность ведает Аллах — владыка мира. Некоторые из них живут в качестве пленников у народа хешдек, они-то и рассказали [это].

Касательно калмыцкого тайша-шаха Улу-бана[319]. Сей народ обитает в некоей безвестной, не имеющей пределов стране — можно [предположить ее местонахождение] на чертеже поясов вместе с Белой землей, названной Птолемеем и древними народами Пустой землей. /866/ Там никогда не бывает ночи, всегда — слабый полумрак, словно [рано] утром. А солнце не оказывает никакого влияния на землю и на тварей земных. Из-за этого [там] нет никаких посевов и все едят только сырое мясо, едва животное умрет.

Итак, сей калмыцкий народ имеет двенадцать падишахов и двенадцать языков. Из-за различия слов и выражений в этих языках у их носителей нет возможности понимать друг друга. Я, ничтожный, пребывая в странствиях пятьдесят один год[320], путешествовал в семи поясах по восемнадцати странам, где падишахам читают хутбу и они имеют свою монету. И я способен в некоторой степени говорить на любом языке, так как память моя стала крепкой и удерживает сто сорок семь языков. Однако я не слышал столь ужасного языка, подобного лаю самсонских собак[321], — с утробным произношением звуков «лям», «мим», «ха» и «нун», — столь трудного, как язык калмыков.