Книга радости — книга печали

Вырвал на ногах кусок трясины — и взлетел!

Теперь скорей.

Гаврик не пытался вырваться. Прижимался. Понимал. Хотя ему очень больно. Костя всем существом чувствовал, как больно Гаврику. И мог сделать только одно — быстрее лететь.

И росло чувство вины: слишком надолго оставил Гаврика, красовался там перед дельтапланеристами. А Гаврик ждал…

Опять Костя опоздал. Как тогда, на Цветочную поляну.

Что теперь сказать Гуле?

И еще одна вина перед Гавриком и Гулей: долгой дружбой заставили аистов поверить в человеческое благородство. Другой аист не подпустил бы браконьера на выстрел — Гаврик подпустил. В мире безнаказанных браконьеров зверь не должен верить ни одному человеку. Ни одному! Пусть встретятся девять хороших и добрых людей, пусть девяносто девять! Рано или поздно встретится десятый, сотый — воспользуется доверчивостью и убьет. Потому зверь, доверившийся людям, обречен. Рано или поздно, рано или поздно… Костя приручил Гаврика — и этим погубил. Рано или поздно должно было случиться сегодняшнее.

Но все-таки Гаврик жив пока. Жив!

Вот и долетел. Донес живым.

Гаврик увидел дом. Первый раз постарался шевельнуть крылом.

— Тихо, Гаврик, тихо. Все хорошо. Лежи тихо.

Гуля сразу все поняла. Увидела издали, сорвалась с гнезда, полетела навстречу, тревожно и горестно защелкала.

Костя спускался к дому, а Гуля летела над ним, щелкала. Как много, оказывается, можно сказать этим кастаньетным языком! Гаврик начал беспокоиться, упирался здоровым крылом Косте в грудь. Зачем он так? Кровь может снова пойти! И боль!

— Тихо, Гаврик, тихо!

Опустился перед крыльцом. Зашагал в дом. Гуля следом — впервые в жизни. Мама навстречу:

— Костя, вытер бы хоть ноги! Смотри, какие следы… Ой, что случилось?

— Давай Дашку скорей! Она понимает.

Возникла Дашка.

— Ой, Гавричек! Живой? Тяжело как дышит! Рана, да? Кто его так? Какие подлые! Только бы не в живот, не в легкие! Надо ветеринара.

— А ты не можешь? Биолог!

— Нет, ну что ты, какая я…

— Звони! Быстро!

— Да-да… Занято… Опять занято…

Костя положил Гаврика на обеденный стол.

— Ну скоро ты?!

— Ну что я могу?! «Скорая» ветеринарная все время занята. Вот опять!

— Звони в поликлинику! Мама, ну что ты стоишь? Подстели что-нибудь! Что же, ему так и лежать на голой доске?

— Сейчас, Костик, сейчас… Ой, горе!

Гуля стояла в дверях, только голову поворачивала, глядя на мечущихся людей. Лютц заглянул было в столовую, но Гуля больно клюнула его, а когда собакин покорно отступил, еще что-то сердито прощелкала вслед.

— Дашка, ну ты что?!

— Сейчас. «Скорая» опять занята.

— Сказал же: звони в поликлинику!

— Звонила. В поликлинике есть врач, но нет машины. Я позвоню папе, пусть он поедет.

— Да ну, пока доедет, пока что — я полечу. Где это?

— Ты увидишь. Недалеко за переездом. Такая круглая площадь.

Ну конечно, Косте долететь быстрее, чем ехать отцу. А главное, Костя не мог больше пассивно ждать, он должен был действовать!

— Полетел. Смотрите тут за Гавриком без меня!

Полет на пределе. Не частить крыльями, а редко, но мощно. Так идут свои тысячемильные маршруты альбатросы над океаном.

Город начинался сразу — огромными домами-кораблями на краю пустыря. Как старинная крепостная стена. Ага, вот и круглая площадь. По ней кружил троллейбус.

В поликлинике произошло небольшое смятение. Все суетились, сочувствовали. Врач собрал чемоданчик. Готов был немедленно ехать. Не очень крупный мужчина — килограммов на семьдесят.

Костя объявил повелительно:

— Ехать — выйдет долго. Сначала искать такси, потом кружная дорога. Слишком долго, нельзя ждать — полетим!

Врач не хотел. Врач боялся:

— Я тяжелый. Вы устанете, не удержите. Упадем оба.

— Вы ничем не рискуете. В крайнем случае, я сяду раньше.

— И что мы выиграем? Сядете раньше посреди поля или в болоте, транспорта никакого.

— Но я не сяду раньше. Я обязан долететь! Вы нужны там живым и здоровым — значит, будете живой и здоровый. Ничего не бойтесь!

Вокруг кто-то толпился — посетители, санитарки, другие врачи? Костя почти не замечал.

Все-таки он оказался тяжелым, врач. Никогда еще Костя не поднимал такого. Тем более надо было торопиться. Очень тяжело. Скоро стало сбиваться дыхание. А вот уже круги перед глазами. Но неимоверная тяжесть доставляла и странное удовлетворение: тем, что вот так летит на пределе, когда горячий сухой воздух, кажется, разрывает легкие, Костя искупал свою вину. Хотя бы отчасти. Чтобы придать себе сил, он ругал себя: «Так и надо!.. Терпи! За то, что Гаврик дождался выстрела, пока ты попусту трепался! Терпи, терпи! И за то, что воспитал доверие к людям! Терпи, гад, терпи!»

И все-таки долетел. На пределе. Долетел, опустился перед домом, отстегнул врача. И упал. Из носа кровь. Да, это было как первый марафон. И Костя потерял сознание — почти как первый марафонец.

* * *