Книга стихотворений

17(18). Окружена Океаном, и Нилом, и морем Ливийским...

18(20). В Индии есть тростник, он не ниже высокого древа,

В гибких его корнях выжимается сладкая влага —

Сок, с которым и мёд не мог бы поспорить, тягаясь...

«ЭФЕМЕРИДА»:

19(21) ...облака, словно шерсти волокна,

Встанут...

20(22). Можно видеть птиц морских и даже болотных,

Как они вновь и вновь неуёмно тянутся в воду

И обливают себя, как с отвычки, разбрызганной влагой;

Или же звонкая вкруг озерков облетает касатка;

Или же бык, воззрев в небеса (нечасто увидишь!),

Ноздри раздует и тянет в себя полный запаха ветер;

Или из полых теснин муравей выносит яички...

«СЕКВАНСКАЯ ВОЙНА»:

Лёгкой они соблазнясь волною сладкого вкуса...

«ЭЛЕГИИ»:

24. Схожий заботами с ним, стенает из твёрдого камня...

Гай Меммий

1. В блеске Фортуна своём да не сходит с крутого уклона...

НЕИЗВЕСТНЫЕ АВТОРЫ

1. Известный Руф, прекраснейший из двух Планков,

Который так отменно лебедей жарит,

На выборах не смог добрать семи пунктов;

Так за лебяжьи отплатил народ души!

2. Где, ослабивши огненные вожжи.

Над землёю всё ниже рыщет солнце...

3. Жив, резвишься и рад, любим и любишь...

4. Ну, что, легка ль любовь тебе, Эпидия?..

5. Та, что была рождена Ликаоновым семенем, нимфа,

И вознеслась в небеса с холодных вершин Нонакрпйских,

Ты, кого к океанской волне не пускает Тефида,

Ибо осмелилась ты с её питомицей спорить...

...Каллисто сияет в светилах

И обновляет свои пламена, не касаясь пучины...

7. Ты, Луна, ночных грехов единственный зритель,

Будь твоё имя Кретея иль будь твоё имя Диктинна...

8. Канонические струны италийским правит смычком...

9. Шли, куда под силу, не шли, куда не под силу...

10. Крепкую шею его покрывали небрежные кудри —

Крепкая шея была светла сквозь небрежные кудри...

11. Сколько раз простирал я руки к движимой тени!

Сколько раз отводил я руки от движимой тени!..

12. Ибо солёный пот в трудах проступает на теле...

13. Сколько, Луцилий, в тебе недостатков,— готов доказать я,

Даже Катона в свидетели взяв,— ведь Катон, твой поклонник,

Сам принуждён у тебя исправлять неудачные строки.

Тонко работает он — понятно, что вкус его лучше,

Чем у иного, в которого смолоду палкой и плёткой

Вбили готовность прийти во всеоружье науки,

Чтобы почёт поддержать писателей древних, на коих

Мы, молодые, глядим свысока...

14. ...кто не знает стыда, а краснеет,—

Знать, у того под полой красная рыба зудит.

15. ...И похититель немалых словес седого Катона —

Тот Саллюстий Крисп, что про Югурту писал:

16. Ежели в этом саду ты поставишь ведро из колодца

Наземь, то негде стоять будет тебе самому.

17. В консульство Цезаря то, а не в консульство Бибула было:

В консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего.

M. Л. Гаспаров ПОЭЗИЯ КАТУЛЛА

1

Катулл — любимец читателей нового времени; на это звание он может притязать больше, чем любой другой античный лирик. Время его славы началось лет двести назад: до этого ему приходилось делиться читательской любовью с более именитыми классиками, но после того, как предромантики и романтики объявили, что истинная поэзия — там, где непосредственность и страсть, Катулл оказался ближе всего к этому идеалу. Рядом с ним Гораций кажется холоден, Овидий — легкомыслен, Тибулл — вял, Проперций — многословен, а из их греческих образцов Алкей и Сапфо — отрывочны, а александрийские эпиграмматисты — мелки. Конечно, учёные историки античной литературы, привыкшие равно уважать каждое поэтическое слово, сохранившееся от древности, находили одинаково почтительные выражения для любого из этих поэтов; но и у них, когда заходила речь о Катулле, в этих словах обычно звучало больше теплоты и живости. А о рядовых читателях, не стеснённых научным этикетом, не приходится и говорить: Катулла и переводили больше, и читали шире. Так было в XIX в., так осталось и в наши дни. Но за популярность есть расплата: упрощённость. Чем общедоступнее образ поэта, тем он беднее и схематичнее, тем меньше он похож на сложную и противоречивую полноту исторического подлинника. Катулл вошёл в сознание нового времени как открыватель романтической, духовной любви, впервые нашедший слова для этой, казалось бы, врождённой человеческой потребности. Только этим он и был интересен. Его любовный роман с вероломной светской красавицей Лесбией восстанавливался из стихотворных осколков и обсуждался до мельчайших психологических подробностей. Его двустишие о любви-ненависти (№ 85) знали даже те, кто не знал больше ничего из всей латинской поэзии:

Ненависть — и любовь. Как можно их чувствовать вместе?
Как — не знаю, а сам крестную муку терплю.