убирали дом по праздникам,
друг на друга обреченные.
А бывало -- распогодится,
только бабушка устала...
У Казанской богородицы,
видно, с нами дел хватало.
ТЕТЯ СВЕТА
Ногти красить перламутром
научила тетя Света,
научила ранним утром
рвать пионы для букета.
Делать вкусную окрошку,
ждать, пока дозреет каша,
и жалеть чужую кошку,
будто это кошка наша.
Тетя Света любит мыться,
любит чистое крылечко,
и совсем не сильно злится,
если меряю колечко.
По столу его катаю,
забавляюсь его светом,
свое детство коротаю
между печкой и буфетом.
Тетя Света меня холит,
будто грядку в огороде.
Но сейчас она уходит --
ей работать на заводе.
У станка стоять до ночи --
у нее вторая смена.
Если любит меня очень,
то вернется непременно.
СЛУЖБА
Волшебный аромат пачули
и розы чистое дыханье.
Плыву я в старом паланкине
средь небоскребов и машин.
Мое лицо закрыто шелком,
на лоб свисают три подвески,
и жемчуг на запястье длинном
мешает сотовый достать.
Мои носильщики покорно
меня к порталу преподносят,
и я дарю им равнодушно
монеты с ликами орлов.
Потом иду по анфиладе
и кланяюсь почти что в пояс
слоновой кости арабескам
и позолоченным дверям.
Целую бронзовую ногу
сидящего в священной позе
и масла жертвенного вылью
на кипу стройную бумаг.
Потом наушники надену --
мое лицо закрыто шелком.
И побреду в свою деревню
через ромашковый овраг.
* * *
Зяблик, птичка моя заводная!
Заводи мою жизнь, заводи!
Твоя песня, такая родная,
отзовется надеждой в груди.
И помчусь я по белому свету
раздавать обещанья свои,
заводному короткому лету
предрекать только ясные дни.
Звать свое перелетное счастье,
есть в дешевых кафешках пломбир.
И позволю себе о ненастье
щебетать, будто зяблик, про мир.
ЗАТМНЕНИЕ
Ну вот и встретились --
светило и светило,
луна и солнце, солнце и луна.
Как с каждым из них ясно
в мире было!
Теперь же, господи,
не видно ни хрена.
* * *
Июльский зной -- прекрасная пора!
Гуляет в комнатах веселая прохлада.
И завтра будет то же, что вчера.
Ты удивишься, этому я рада.
Летит с балкона тополиный пух,
гудит оса, обманутая шторой,--
на ней цветы о чем-то спорят вслух,
и я слежу за трепетной их ссорой.
А за окном -- ни шума, ни машин,
расплавленный асфальт гудроном пышет.
И желтый лист, пока еще один,
спешит укрыться в холодке под крышей.
* * *
Ничего красивого в тебе
я уже давно не нахожу.
Будто лист от ветра в октябре,
за тобою медленно кружу.
До земли пока что далеко,
а до неба -- и не долететь.
Ты смеешься, ну и мне легко.
Ты живешь -- и мне не умереть.
* * *
В мире ангелов, бабочек, птиц,
не поверите, те же законы.
Так же слабые падают ниц,
те же гимны поют и канцоны.
Только трубы неслышно трубят.
Пенье бабочек пахнет лугами.
Только птицы там не говорят.
Только ангелы наши -- не с нами.
* * *
Подари мне, пожалуйста, синий сапфир!
Я его заслужила за тысячу лет.
В нем увижу я в синих подробностях мир
и другой, у которого имени нет.
Я увижу глубокие тайны морей,
голубые растения и облака,
лазуритовых бабочек и журавлей,
что летят через грани его и века.
Стану камень небесный как книгу читать,
восхищаться экспромтами быстрых лучей,
научусь васильковую речь отличать
от индиговых песен церковных свечей.
А еще я узнаю, как ты поживал
в окруженьи кристально-холодных идей,
как меня забывал, предавал, продавал
и любил человечество, а не людей.
Пусть расскажет и это любимец жрецов --
цвет "электрик" от серого я отличу.
Подари мне сапфир -- талисман мудрецов!
Черно-белая жизнь мне давно по плечу.
* * *
Посевы наши выбил дождь,
мой братец подался к варягам,
а друг мой, бесермянский вождь,
плутает где-то по оврагам.
Татарский муж мой точит меч --
ему на Русь идти с набегом.
А мне -- его обоз стеречь
и спать в шатре под звездным небом.
Вздыхает мать сыра-земля,
звенит кольцом височным время.
И все, о чем мечтаю я:
стрелу -- в колчан, а ногу -- в стремя.
Ни прясть, ни сеять и ни печь
не пригодится мне на воле.
Храни меня, родная речь,
не дай погибнуть в диком поле!
ПРОГУЛ
На улице все тех же коммунаров
стояла немарксистская погода.
Цвела сирень -- прелестница бульваров,
и яблоня -- любимица народа.
Дальневосточная черемуха Маака
смущала мир внезапной белизною,
и я -- принцесса княжества Монако --
брела на лекцию с потрепанной сумою.
Учиться коммунизму -- бестолково.
И туфли жмут. Ну, как сие отрину?
К тому же памятник Ивана Пастухова
чугунной дланью тычет меня в спину.
НОЧНОЙ МОТОЦИКЛИСТ
Летит ночной мотоциклист --
ему куда-то очень надо.
Он как заправский скандалист --
прямее не бывает взгляда.
Внезапным, будто нож, лучом,
он разрезает мир на части.
И, кажется, мы ни при чем,
хотя всецело в его власти.
Мотор ревет, душа кипит,
немеет в напряженьи тело.
Пространство вслед ему свистит,
а он рулит, он знает дело.
Да, в споре он неумолим,
в победу верит одержимо.
Но мгла смыкается над ним,
и цель его непостижима.
* * *
Отворите мне темницу,
посадите на коня,
нарядите как царицу
и отстаньте от меня.
Конь домчит меня до места,
где мой суженый живет.
У него -- своя невеста,
и хлопот невпроворот.
А увидит -- прослезится,
подбородок задрожит.
Я -- не то, чтобы царица,