Книга судьбы

Поразительное сочетание чувств – сомнения, изумления и надежды – проступило на лице Хамида. Он не мог без спора принять все мои слова, но впервые за четыре года ему представилось иное объяснение того, почему он был в последний момент отстранен. Надежда была еще слабой, но в Хамиде произошла великая перемена: молчание прервалось. С того дня мы с ним говорили непрестанно. Мы обсудили свои отношения и обстоятельства своей жизни, проанализировали изменения в себе и поведение, когда мы вынуждены были жить в секретности. Одна за другой рушились преграды и открывались все новые окна и двери – к свободе, счастью, избавлению от тайных разочарований. Вновь проклюнулась и стала расти его уверенность в себе, которую он считал уже все равно что мертвой. Порой в разгар такого разговора он с радостным изумлением взглядывал на меня и восклицал:

– Ты так переменилась! Ты стала зрелой, начитанной. Рассуждаешь, словно философ или психолог. Неужели это все благодаря нескольким годам учебы в университете?

– Нет! – отвечала я, не скрывая своей радости и гордости. – Жизненные трудности закалили меня. Пришлось взрослеть, пришлось думать и выбирать правильный путь. На мне лежала ответственность за детей, и не было права на ошибку. К счастью, мне помогали твои книги, университет и работа.

За две недели Хамид набрался сил, настроение у него заметно улучшилось. Он стал похож на себя прежнего. Теперь, когда он избавился от давившей на его дух чувства тяжести, выздоравливало и тело. Зоркие глаза мальчишек заметили эту перемену, и сыновья тоже начали льнуть к отцу. Влюбленные, взволнованные, они ловили каждое его движение, выполняли малейший приказ, эхом откликались на его смех – и я с восторгом следила за ними. Теперь, когда к нему вернулось здоровье и аппетит к жизни, вновь пробудились обычные потребности и желания, и после стольких темных и пустых лет тем более страстными были наши ночи любви.

Однажды на выходные к нам приехали родители Хамида вместе с Мансуре. Они не могли нарадоваться произошедшей в Хамиде перемене.

– Я же тебе говорила, что это поможет! – напомнила мне Мансуре.

Мать Хамида была в восторге. Она так и вилась вокруг сына, изливала на него всю свою любовь и благодарила меня за его исцеление. Так это было щемяще трогательно, что даже в разгар нашей радости я готова была плакать при виде нее.

В те два выходных дня было холодно и все время лил дождь, а мы сидели у камина и разговаривали. Бахман, муж Мансуре, рассказывал новые анекдоты о шахе и тогдашнем премьер-министре Азхари, и Хамид от души смеялся. Хотя все считали его уже здоровым, я хотела продлить наше пребывание у моря еще на неделю или две, потому что мать Хамида по секрету сказала мне, что Биби уже совсем плоха и что друзья Хамида повсюду его разыскивают. Бахман предложил оставить нам машину – сами они вернутся домой на такси, а мы сможем поездить по городам побережья. Правда, в то время непросто было раздобыть горючее для автомобиля.

Мы провели еще две прекрасные недели у моря. Для мальчиков мы купили мяч, и Хамид каждый день играл с ними в волейбол. Он бегал с ними, занимался спортом, и мальчики, никогда не знавшие такой близости с отцом, благодарили и его, и Бога. Хамид сам сделался для них божеством, настоящим идолом. Масуд все время рисовал семью из четырех человек – на пикнике, за игрой или на прогулке среди цветущих садов, и на каждой его картине сияло солнце, улыбалось этой счастливой семье. Всякая сдержанность, церемонность между детьми и отцом исчезла. Они рассказывали ему о своих друзьях, о школе, об учителях. Сиамак хвастался своей революционной деятельностью, рассказывал, куда водил его дядя Махмуд и что он там слышал. Хамида эти рассказы настораживали, но сыну он ничего не говорил.

Однажды, вдоволь наигравшись с мальчиками, он рухнул возле меня на одеяло и попросил чаю.

– Сколько же сил у мальчишек! – вздохнул он. – Они не знают усталости.

– Как они тебе? – спросила я.

– Замечательные! Никогда не думал, что так их полюблю. С ними словно вернулось мое собственное детство и отрочество.

– Помнишь ли, как ты не хотел иметь детей? Помнишь, как ты поступил, когда я рассказала тебе, что беременна Масудом?

– Нет! Как же я поступил?

Я чуть было не рассмеялась: он забыл, как отверг меня! Но неподходящий это был момент вспоминать старые горести и оживлять горькие обиды.

– Забудем, – сказала я.

– Нет, расскажи! – настаивал Хамид.

– Ты отказался иметь какое-либо к этому отношение.

– Ты прекрасно знаешь, что дело не в детях. Я не был уверен в завтрашнем дне – буду ли я сам жив. Не рассчитывал больше, чем на год. В подобных обстоятельствах нам обоим было неправильно обзаводиться детьми. Признайся честно, ты-то сама разве не думаешь, что страдала бы в эти годы гораздо меньше, не будь у тебя двоих детей и стольких обязанностей?

– Если бы не мальчики, мне и жить было бы незачем, незачем бороться, – ответила я. – Именно они побуждали меня действовать – их существование помогало все перенести.