Книга тайн

Парня звали Юрием, а фамилия у него была странная — Юша. Оказалось, что он — бывший подводник и уже второй год работает боцманом на сейнере. Базируются они в Корсакове на Сахалине, а рыбу ловят в основном в Охотском море, потому как там ее — непочатый край.

Мы знали, что встреча наша — случайна и мимолетна. Сейчас сейнеры кончат брать воду и опять уйдут в море. Может быть, навечно. Может, роковой девятый вал подстережёт их возле бурного мыса Лопатка или в коварном Татарском проливе и накроет своим многотонным драконьим гребнем. А я останусь в своей базе и буду вскакивать по ночам по тревоге — то по боевой, то по предупреждению цунами; буду пулей вылетать на улицу, когда остров вдруг затрясёт подземная огненная сила (пятьсот с лишним толчков в год, правда, в основном слабых), и ждать месяцами самолета с материка, который доставит письма и газеты.

— Ну, бывай, — сказал Юрий, когда раздалась команда сниматься со швартовых.

— Бывай, — ответил я.

Мы пожали друг другу руки и пошли каждый в свою сторону — он в душное чрево родного сейнера, а я в свой дивизион.

Демобилизовавшись в 1958-м, я наследующий год решил поступать в МГУ.

И вот август 59-го, толпы абитуриентов на Стромынке, 32, где находилось общежитие гуманитарных факультетов, и на Моховой, где сдавались вступительные экзамены. Жара немилосердная, зубрежка с утра до ночи, набеги на буфет и на близлежащий магазин за кефиром и семикопеечными булочками. В один из таких набегов и произошла неожиданная встреча. Я увидел Юрия, едва вошёл в буфет. Он стоял в очереди — в кремовой рубашке с короткими рукавами (их тогда называли «бобочками»), во флотских клешах, подпоясанных ремнем от офицерского кортика. Татуировка на предплечье левой руки — парусник.

Все это я обозрел в одну секунду. И не поверил своим глазам: Юша?! Как он попал сюда? Зачем? Именно этот глупый вопрос я и задал ему, даже не поздоровавшись.

— А ты зачем? — не меньше меня изумился Юрий.

— Поступаю.

— И я поступаю.

— На какой?

— На журналистику. А ты?

— На истфак.

Вот теперь все выяснилось, и мы, обрадованные встречей, отстояли очередь в буфете и отоварились. А потом пошли ко мне в комнату и вдоволь наговорились.

После нашей встречи на Курилах Юрий еще больше года ловил рыбу, а потом уволился и поехал в Москву. И теперь жил на том же этаже, что и я, только в другом коридоре. Стромынка, кто знает, это бывшие петровские казармы, и коридоры в них длиннющие и к тому же с поворотами — кривоколенные, как говорили студенты.

Экзамены мы сдали и стали заниматься каждый на своем факультете. За учебными заботами пролетел почти весь сентябрь и наступило 27-Е число, день моего рождения. Как встречать, где, с кем? Сижу я на своей койке за шкафом, строю разные планы и вижу: открывается дверь и входит Юрий.

— Чего сидишь? — спрашивает.

— Да вот думу думаю. Сегодня день рождения, а где и как встречать — не знаю.

— День рождения? — удивился Юрий, — У тебя?

— У меня, у кого же еще!

— Ну ты даёшь, Боб! Ведь у меня сегодня тоже день рождения! Специально пришёл к тебе, чтобы пригласить на рюмашку.

Вот так и выяснилось, что мы с Юрой оказались рождены в один год, месяц и день — 27 сентября 1932 года.

— Предлагаю такой план, — сказал Юрий. — У меня есть знакомая деваха в Останкине, сейчас звоню ей, она приглашает подругу, и мы едем к ним. Согласен?

— Конечно!

— Тогда пойдём купим что-нибудь выпить.

В Останкино тогда нужно было ехать на 5-м трамвае. За час мы добрались туда и славно провели вечер.

Через год я ушёл на заочное отделение, потом уехал на целину. Стипендии мне, привычному на Дальнем Востоке к большим деньгам, хватало всего на неделю, мать при своей нищенской зарплате в двести с лишним целковых помогать мне не могла, и я был вынужден отправиться на заработки. После целины были другие места, но связь с университетом я не терял и при каждом удобном случае заезжал туда — сначала на Стромынку, а потом на Ленгоры, куда с третьего курса перевели общежитие гуманитарных факультетов. И конечно, каждый раз встречался с Юрием.

В последний раз такая встреча произошла весной 1964 года, когда Юрий готовился к защите диплома. При разговоре он сказал, что у него есть возможность распределиться в Одессу, и я порадовался за него — Одесса есть Одесса.

На том мы и расстались и на три года потеряли друг друга из вида. За это время я побывал в разных местах Советского Союза и, уверенный, что Юрий — в Одессе, не терял надежды — вот как-нибудь соберусь и нагряну к нему.

Но судьба рассудила по-своему. Осенью 1967 года (я уже профессионально занимался журналистикой) издательство «Молодая гвардия» направило меня в Архангельск. Там в то время ждали возвращения помора Дмитрия Андреевича Буторина, который на карбасе «Щелья» прошёл так называемым Мангазейским морским ходом от Архангельска до Обской губы — до того места, где раньше стоял город Мангазея, пушная столица Русского государства начала XVII века. Мне надо было написать о Буторине очерк (впоследствии я посвятил ему целую книгу) и вместе с ним перегнать «Щелью» с острова Диксон в Архангельск.